Это было в начале и, может быть, будет в конце. Будет Утешителем Дух, в явлении Духа-Матери. Бога Отца люди помнят, а Бога Мать забыли и тщетно стараются вспомнить в поклонении земной Матери Сына, Деве Марии. Данте первый вспомнил Мать. Лучше, чем кто-либо, мог бы он понять это «незаписанное» в Евангелии слово Господне, Аграфон:
Религиозный путь Данте – путь всего человечества: от Матери к Сыну в прошлом, а в будущем обратно – от Сына к Матери.
этот ветхий и новый, вечный завет Виргилия и всего дохристианского человечества исполнил Данте.
Две любви к Беатриче соединяются в сердце его, – та, которою жених любит невесту, и та, которою сын любит мать.
Это в середине пути; это и в начале:
В тайне божественного материнства соединяется для Данте Беатриче с Пресвятою Девою Марией:
Это в первом видении Рая, около 1292 года, вскоре по смерти Беатриче, и через двадцать восемь лет, около 1320 года, в последнем видении, – то же. Солнечно-желтым сердцем, «Вечная Роза», Rosa Candida, Rosa sempiter na[17], цветет под солнцем вечной Весны, в Огненном небе, Эмпирее, Сонмы Блаженных, неисчислимые, образуют ее лепестки. В первом, высшем круге их, – Дева Мария; у ног Ее – Ева, «древняя Матерь», Mater antiqua; эта «род человеческий ранила, – та исцелила». А в третьем круге, у Евиных ног, – Беатриче[18]. Но в этих трех Одна – Матерь-Дух. Если этого Данте еще не знает наяву, то «уже видит, как бы во сне», quasi come sognando, gia vedea[19].
Теми же почти словами, какими Ангел Благовещения говорит Деве Марии:
Данте говорит о Беатриче:
Теми же почти словами говорит Данте о ней, какими Символ Веры говорит о Христе:
Смертную женщину, никому, в те дни, еще не известную девушку, Биче Портинари, возносит он выше всех святых, – может быть, выше самой Девы Марии[22]. Это «ересь» и «кощунство», если нет «Третьего Царства Духа», а если оно есть, то это новый, в христианстве небывалый, религиозный опыт, уже по ту сторону христианства, – не во Втором Завете, а в Третьем.
Может быть, Беатриче, ушедшая в Белую Розу, снова выходит к Данте Девой Марией, так же, как Мария, ушедшая к Сыну, выйдет снова Матерью-Духом. Как бы две «Дамы Щита», Donne di Schermo: Беатриче скрывает от Данте Деву Марию, а Дева Мария скрывает от него Духа-Мать.
Ближе всех святых к Данте – Бернард Клервосский (1090—1153), потому что больше всех любит Землю Мать, так же как Матерь Небесную.
Кажется иногда, что над ними обоими, святым Бернардом и грешным Данте, совершилось нежнейшее чудо любви – «кормление молоком» Богоматери, lactatio. В 1111 году, когда юный Бернард молился ночью в пустыне Сэн-Ворльской (Saint-Vorle), в часовне Девы Марии, перед Ее изваянием, и произнес слова:
изваяние вдруг ожило, и Царица Небесная сжала один из пречистых сосцов своих так, что брызнувшие из него капли молока упали в полураскрытые от восхищения уста Бернардо[25].
эта сладчайшая песнь могла родиться только на этих устах, вкусивших божественной сладости того молока, которым был вскормлен Младенец Христос. Горькою полынью кажется Ангелам, по сравнению с нею, и мед райских цветов. Только на тех же устах могла родиться и эта молитва святого Бернарда за грешного Данте:
Так же, как первый, подземный вождь Данте, Виргилий, исчезает, только что появляется на пороге Земного Рая вождь его, второй, небесный, – Беатриче, – исчезает и она, только что св. Бернард появляется на пороге Света Неизреченного – молнии Трех.
В эту минуту Данте не отделен от Беатриче уже ничем: тело ее так же, как тело Пресвятой Девы Марии, есть огненное, всего его объемлющее и проникающее дыхание Духа-Матери. Он – в Ней; Она – в нем. То, чего он хотел и не мог достигнуть на земле, – тайны брачной любви: «будут два одною плотью», – здесь, на небе, исполнилось.
Вся «Божественная комедия», так же как вся человеческая трагедия Данте – любовь его к Беатриче, есть не что иное, как совершаемое над ним чудо Пресвятой Девы Марии[], а через Нее, может быть, и чудо Духа-Матери.
XIV