Вернулся великан со странным аппаратом. Из блестящей зеркально полированным металлом прямоугольной коробки, чем-то отдаленно напоминающей тостер, торчали два гибких шланга с раструбами на концах. Небрежно брякнув устройство на стол, Богдан устроился напротив, потянул к себе гофрированную трубку и пристроил резиновую по виду нашлепку себе на нос. Невнятно прогундосил:
– Чего истуканом застыл? Не тушуйся, присоединяйся.
Я нерешительно провел пальцем по прохладному пластику тонкого рукава, прикоснулся к неожиданно мягкому, нежно-теплому, словно живая кожа раструбу и, повинуясь красноречивому взгляду гиганта, пристроил его на нос. Удивительный материал моментально прилип к лицу, перекрывая доступ воздуха. Вздрогнув от неожиданности, я непроизвольно вдохнул и тут же улетел в другую вселенную.
В этой вселенной раскинулось бездонное перламутровое небо с редкими легкомысленными облачками. Источая неземные ароматы, буйствовали поистине райские сады. Чуть слышно шипящий прибой накатывал на пляжи из белоснежного песка. В ласковой, невероятной прозрачности морской воде смеясь и брызгаясь, плескались обнаженные, загорелые блондинки. Неприятности поблекли, истончились, и уже не так остро резали душу, переполненную не веданным ранее блаженством. Я был готов свернуть горы по пути к любой, даже самой сомнительной цели.
Когда герметичная нашлепка сама по себе отклеилась от носа, мне показалось, что состояние абсолютного счастья продолжалось часа три-четыре, не меньше, а на самом деле минутная стрелка отсчитала не более десяти делений.
Хитро ухмыляющийся Богдан, вольготно развалившись в кресле, ритмично постукивал пальцами по столу. Дождавшись моего окончательного возвращения в реальность, он выдвинул ящик стола, достал резную деревянную шкатулку и извлек две сигары. Одну катнул в мою сторону, а кончик второй отсек сверкнувшей золотом гильотинкой и, чиркнув зажигалкой, прикурил. Затем неуловимым движением кисти бросил мне глянцевитый цилиндрик. Я же, не прекращая кулаком правой руки тереть пересохшие глаза, практически вслепую поймал его в вилку между указательным и средним пальцами левой руки, чем заслужил одобрительный кивок великана.
– Что это было? – мой голос заметно сел и показался незнакомым самому себе.
– Понравилось? – вопросом на вопрос ответил Богдан и, не дожидаясь моей реакции, довольно хохотнул. – Вижу, по вкусу пришлось. Вот и я грешник, иной раз позволяю себе расслабиться, особенно, если повод имеется. Увлекаться, конечно, не стоит, но этот способ гораздо безопаснее вашей водки и опиума. Во всяком случае, здоровью никак не вредит.
– Веселящий газ, что ли? – с удовольствием затянулся я сигарой.
– Какая тебе, в сущности, разница? Главное – результат налицо. Сразу вон порозовел, на человека стал похож, а не на ходячего мертвеца. Кстати, – поднял указательный палец собеседник, – я сразу приметил, ты сигары неверно куришь. Дым в легкие тянешь, вместо того, чтобы во рту подержать и выдохнуть.
Демонстративно выпустив через ноздри тугую, горячую струю, я презрительно скривил губы:
– Курить не затягиваясь, все равно, – на секунду запнувшись, щелкнув пальцами, подбирая сравнение, – что заниматься любовью с женщиной по переписке.
Богдан же, не обращая внимания на мое ехидство, невозмутимо продолжил:
– Теперь можешь курить сколь душе угодно любую гадость, хоть сушеный навоз, потому что побочным эффектом работы моих эскулапов по совершенствованию твоего организма стало значительное увеличение сопротивляемости различным токсинам и, как следствие, продолжительности жизни.
– И сколько же мне ныне отмеряно? – не придав особого значения новости, думая о своем, механически поинтересовался я.
Гигант, почесывая нос, с хитрецой прищурился и глухо, как в бочку ухнул:
– К тому что прожил, еще лет триста, минимум… Если раньше сам башку под топор не сунешь.
Когда я осознал смысл сказанного, то поперхнулся дымом. Долго и мучительно откашливался, а затем с натугой прохрипел:
– Сколько, сколько?
– А ты у нас как, никак на ухо туговат? – откровенно потешался Богдан. – Я ж русским языком сказал, три сотни годков в запасе у тебя есть. Но ты не думай, что это необъятная уйма времени. По собственному опыту знаю, пролетят, не успеешь обернуться. – Он раздавил в пепельнице окурок. – Однако, все это лирика. Пора уже и к делу. Готов?