— Я за штатом. Нахожусь под административным расследованием... Проявил непочтение к закону.
— Меня это не удивляет, — усмехнулся Андрей.
— Шел ночью по Набережной аллее. Было темно, глухо... Навстречу из кустов — двое. Одного я узнал сразу. Жора Кубарь. Настрой у меня был на сыск — все время держал в уме образ — хромающий волк. Два убийства. Три судимости, побег. Объявлен розыск... Я без разговоров, без предупреждений влупил в него пулю. Потом второй выстрел для порядка вогнал в луну...
— Но это же...
— Точно. Это нарушение. Но мне, извини, не хотелось раньше времени лечь в яму. А не нарушил бы глупый порядок — улегся. У Кубаря рука в тот момент была в кармане на пистолете. Патрон в патроннике. Он только и ждал, когда лопоухий мент запулит в воздух. Я ему такого шанса не дал. Второй, который шел рядом с Кубарем, повалился на землю и стал орать: «Не убивай! Сдаюсь!» Только так и можно с этими паскудами дело вести. Только так...
— Зачем же я тебе, капитан?
— Вдвоем сподручней, старлей. Ты мне тыл прикроешь, я — тебе. Иметь дело с нашей клиентурой без подстраховки...
— Держи, — сказал Андрей и протянул капитану руку, открытой ладонью вверх. Катрич шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор...
24 апреля. Среда. г. Придонск
— Честь имею! Рад видеть вас, молодой человек. Проходите.
Маленький сухонький сосед-генерал был чисто выбрит и благоухал крепким мужским одеколоном. Голубая тенниска с короткими рукавами и черные тренировочные трикотажные брюки с красными лампасами составляли его домашний наряд.
Генеральская квартира обратила внимание Андрея своей просторностью и чистотой. Пол сиял светлым лаком, и, едва переступив порог, Андрей подумал, что именно так, должно быть, выглядели стены знаменитой Янтарной комнаты — окаменевший слой липового меда. В гостиной вдоль стен — от пола до потолка — все место занимали книжные шкафы, а книги поражали глаз не красочной пестротой современного переплетного материала, а почтенной старостью корешков. Подобное богатство обычно свидетельствует о древности рода книголюба, поскольку в таком количестве старинные фолианты редко попадают в руки собирателей через книжные магазины и чаще достаются по наследству.
— Проходите смелей. — Хозяин сделал приглашающее движение рукой. — Садитесь сюда, Андрей. — Он повелительно указал на диван, покрытый сине-красным потертым пледом. — Простите, поручик, но называть вас по званию не стану. Это внесет в разговор ненужную официальность. И вы зовите меня по имени.
Андрей кивнул.
Генерал взял со стола чайник и стал наполнять большую кружку, расписанную золотом и розовыми цветами. Запахло душистой заваркой.
— Отец ваш был хорошим офицером, Андрей. Чтобы вы поняли все правильно, поясню, что имею в виду. Полковник имел убеждения и не собирался им изменять. Все эти горбачевы, яковлевы, ельцины — шелупа на фоне людей чести. В память народа они, конечно, войдут, но под этикеткой «ренегаты». Пока было выгодно, они считали себя коммунистами. Стало невыгодно, оказалось, что они борцы с коммунизмом со стажем. Таким история не прощает ни клятвопреступничества, ни отречений. Ваш отец в убеждениях и чести оставался человеком незапятнанным.
— Вы говорите об этом, Степан Дмитриевич, так, будто честь отца подвергалась каким-то особым испытаниям.
Генерал подвинул к Андрею цветастую чашку:
— Выпейте это и оцените.
Андрей сделал вежливый глоток, посмаковал и сказал: