Глава 22

Включив ту сирену, я очень сильно осложнил себе жизнь.

Лоу и Фогелю удалось замять инцидент. Меня вышвырнули из Отдела судебных приставов, переведя в патрульно-постовую службу, на мой старый участок. Лейтенант Джастроу, начальник смены, был закадычным другом окружного сатаны-прокурора. Я прекрасно видел, что он следит за каждым моим шагом — ожидая, что я начну стучать, или сдрейфлю, или сделаю еще что-нибудь не так.

Но я не оправдывал его ожиданий. Да и что мог противопоставить полицейский с пятилетним стажем человеку, прослужившему двадцать два года, а также будущему окружному прокурору, у которого к тому же имелся дополнительный козырь на руках: из патрульных, приехавших тогда на склад, теперь собрали новую команду судебных приставов — весьма благоразумный шаг, ибо работа в Отделе судебных приставов делала их молчаливыми и счастливыми. У меня было всего два утешения, которые не позволили мне сойти с ума: во-первых, Фрици никого не убил и, во-вторых, после проверки списков, выпущенных из городской тюрьмы, оказалось, что все четверо допрашиваемых были направлены в больницу с «травмами, полученными в результате автокатастрофы», а позже переправлены в различные психиатрические заведения на «обследование». И мой страх погнал меня туда, куда я так долго боялся прийти. Кэй.

В ту первую ночь она была моей утешительницей и моей любовницей. Я пугался шума и резких движений, и поэтому, раздев меня, она заставила меня лежать неподвижно, бормоча «и все такое прочее» всякий раз, когда я пытался поговорить о Фрици и Орхидее. Ее прикосновения были такими нежными, что я их практически не ощущал; я трогал и ласкал все впадинки ее тела до тех пор, пока наконец не почувствовал, что мое собственное тело уже больше не представляет из себя только сжатые кулаки и напряженные мускулы полицейского. Тогда мы занялись любовью — уже без Бетти Шорт.

Через неделю после этого я отказался от встреч с Мадлен, «соседкой», чье имя я держал в секрете от Ли и Кэй. Я сделал это без объяснения причин, и богатенькая любительница притонов как-то подловила меня, когда я уже собирался бросать телефонную трубку.

— Нашел кого-нибудь понадежней? Все равно вернешься ко мне. Ты ведь знаешь, я похожа на нее.

На Нее.

Прошел месяц. Ли так и не объявился. За убийство Де Витта и Часко осудили и повесили двух наркоторговцев. Мое объявление про Огонь и Лед продолжало появляться во всех четырех газетах Лос-Анджелеса. Дело Шорт переместилось с первых полос на последние, количество версий сократилось до нуля, все, за исключением Расса Милларда и Гарри Сирза, вернулись к выполнению своих прежних обязанностей. Все еще занимающиеся Ею, Расс и Гарри проводили по восемь часов в ФБР, а вечерами работали с досье в «Эль Нидо». Освобождаясь в 21:00, я навещал их по пути к Кэй и тихо удивлялся тому, с какой одержимостью занимался этим делом мистер Детектив, забывая о семье и копаясь в бумагах до полуночи. Глядя на него, я решил исповедаться, и рассказал ему историю про Фрици и тот склад. Он отпустил мне грехи и, по-отечески обняв, посоветовал:

— Сдавай на сержанта. Через годик я пойду к Таду Грину. Он мне кое-чем обязан, и, когда Гарри уйдет на пенсию, моим напарником станешь ты.

Это было обещание, на которое можно было рассчитывать, и именно оно заставляло меня возвращаться к досье снова и снова. Кэй была на работе, и от нечего делать я перечитывал его раз за разом. Папки с буквами Р, С и Т отсутствовали, что, конечно, доставляло неудобства, но за исключением этого неприятного момента все остальное было составлено безупречно. Моя настоящая женщина вытеснила Бетти Шорт в область профессионального интереса, и я стал читать, думать, строить гипотезы в отношении этого дела уже с точки зрения хорошего детектива — моего истинного призвания, которому я следовал до тех пор, пока не включил ту сигнализацию. Иногда я чувствовал, что напрашиваются какие-то аналогии, иногда ругал себя за то, что мне не хватает мозгов, чтобы распутать это дело, иногда копии отчетов заставляли меня вспоминать Ли.

Я продолжал свои отношения с женщиной, которую он спас от кошмара. Мы встречались с Кэй три-четыре раза в неделю, обычно вечером, теперь, когда я стал работать в ночную смену. Мы по-прежнему любили друг друга так же нежно, как и в первую ночь, и относились друг к другу с доверием, обсуждая все, в том числе и неприятные события последних месяцев. Но каким бы нежным и ласковым я ни был, мне хотелось какой-то развязки извне — чтобы Ли вернулся, или нашли наконец убийцу Орхидеи, или еще раз трахнуться с Мадлен в «Красной Стреле», или увидеть позорный конец Эллиса Лоу и Фрици Фогеля. Вместе с подобными мыслями приходило и воспоминание о том, как я ударил Сесила Деркина, после чего всегда возникал вопрос: «Как далеко я мог зайти в ту ночь?»

Подобные вопросы приходили ко мне чаще всего во время дежурств, когда я обходил свою территорию. Я работал в районе ночлежек и притонов, с восточной стороны 5-й стрит, от Мэйн до Стэнфорд. Станции переливания крови, винные магазины, торгующие исключительно пивом и крепким алкоголем, дешевые забегаловки и заброшенные здания благотворительных миссий — вот что было в моем районе. Негласное правило для полицейских, работающих в подобных местах, предписывало им применять физическую силу. Я должен был разгонять попадающихся мне пьянчужек обязательно молотя их дубинкой; должен был выгонять из рабочих контор негров, приходящих устраиваться туда на работу. Должен был забирать в участок пьяных и бродяг без разбора, только для того чтобы выполнить городской план по задержанию, а если они пытались бежать из полицейского фургона, избивать их. Это была изнуряющая работа. Она получалась только у полицейских-переселенцев из южных сельскохозяйственных штатов, которых приняли в полицию во время войны, когда ощущалась острая нехватка кадров. Я патрулировал улицы без особого энтузиазма: если и бил кого, то несильно, раздавал пьяницам мелочь, только для того чтобы они ушли с улиц в кабаки, где я их уже не должен был трогать, и у меня был небольшой план по задержанию. Работая таким образом, я снискал себе репутацию «хлюпика» на своем участке; Фрици Фогель пару раз закатывал скандал, увидев, как я раздаю монетки бездомным. Спустя месяц после моего возвращения к патрульной работе лейтенант Джастроу составил отчет о моей низкой профпригодности, канцелярист сказал мне, что он как-то процитировал строчки о моем «нежелании применять необходимую силу в отношении лиц, неоднократно нарушающих закон». Кэй не видела в такой характеристике ничего страшного, но я заметил, что количество подобных отчетов стало расти с угрожающей скоростью и что, если все будет продолжаться в том же духе, никакой Расс Миллард уже не сможет помочь мне вернуться в ФБР.

Итак, я оказался там, где и был до моего поединка с Ли и всей этой истории с городским займом, только мой участок находился теперь немного восточнее и обходил я его пешком. Слухи сопровождали мой переход в Отдел судебных приставов; сейчас же вовсю обсуждался мой переход обратно. Одни говорили, что меня выперли оттуда якобы за то, что я избил Ли, другие утверждали, что я патрулировал не свою территорию, третьи, что я сцепился с новичком из участка на 77-й стрит, который в 46-м завоевал звание лучшего боксера, и в довершение ко всему заявляли, что все случилось из-за того, что я навлек на себя гнев Эллиса Лоу, сообщив кое-какую информацию по делу Орхидеи журналистам с радиостанции, не поддерживающей его кандидатуру на предстоящих выборах окружного прокурора. Во всех рассказах я представал предателем, большевиком, трусом и дураком; и когда я узнал, что отчет о втором месяце моей службы заканчивался фразой: «Пассивность, с которой данный служащий полиции подходит к своим обязанностям, вызывает неуважение и презрение со стороны всех добросовестных служащих его смены», то начал подумывать о том, чтобы давать пьяницам уже не мелочь, но пятидолларовые банкноты, а любому полицейскому, бросившему на меня хотя бы один косой взгляд, устраивать взбучку. Потом вернулась она.

Я никогда не думал о ней во время дежурств; и даже когда я изучал досье в «Эль Нидо», это было просто рутинной работой детектива, изучение фактов и простые рассуждения по поводу смерти очередной жертвы. В самые нежные моменты наших с Кэй любовных утех, она приходила на помощь, выполняла свое предназначение и выдворялась сразу же после того, как мы кончали. Она являлась только в такие моменты и еще во время моего сна.

Я видел всегда один и тот же сон: мы с Фрици Фогелем на том самом складе и я избиваю до полусмерти Сесила Деркина. Она наблюдает и кричит, что никто из этих психов ее не убивал и что она будет любить меня, если я заставлю Фрици прекратить избиение Чарли Айсслера. Я останавливаюсь, желая ее. Фрици продолжает кровавую бойню, а я трахаю Бетти, которая плачет из-за Чарли.

Просыпаясь, я был благодарен за то, что вижу дневной свет, и за то, что рядом со мной Кэй.

Через два месяца после исчезновения Ли, 4 апреля, Кэй получила письмо, написанное на официальном бланке полицейского управления Лос-Анджелеса: