— Строите из себя умников, да? Ты — плохой парень, твой напарник — хороший? Ты меня ударишь, он спасет. Разве вы, клоуны, не знаете, что эти роли пришли из водевиля?

Я помассировал свою правую руку, до сих пор не зажившую после Ли Бланчарда и Джо Дюланжа.

— Я — хороший парень, Сесил. Помни об этом.

Это была красивая фраза. Деркин не нашелся что ответить; я переключился на Чарльза Майкла Айсслера.

Потупив глаза, он сказал:

— Я не убивал Лиз. Я не знаю, зачем я это делаю, простите меня. И, прошу вас, пожалуйста, не позволяйте тому человеку меня бить.

Он говорил вполне искренне, но что-то меня в нем насторожило. Я сказал:

— Убеди меня.

— Я... я не могу. Я просто не убивал.

Я представил Айсслера сутенером, а Бетти Шорт временной проституткой и подумал, не было ли между ними каких-либо отношений, — но потом вспомнил, что проститутки, имена которых упоминались в ее черном блокноте, говорили, что она работала в одиночку. Я спросил:

— Ты знал Бетти Шорт?

— Нет.

— А слышал о ней?

— Нет.

— Почему же ты сознаешься в ее убийстве?

— Она... она выглядела такой хорошенькой и симпатичной, и, когда я увидел ее фотографии, мне стало так плохо. Я... всегда сознаюсь в убийстве симпатичных девушек.

— В твоем досье сказано, что ты сознаешься только в убийстве проституток. Почему?

— Ну, я...

— Ты бьешь своих девчонок, Чарли? Ты подсаживаешь их на наркотики? Заставляешь их обслуживать твоих дружков?

Я остановился, подумав о Кэй и Бобби Де Витте. Айсслер начал качать головой, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Через некоторое время он уже просто рыдал.