– Я не прошу вас непременно исходить из допущения о том, что речь идет об одном маньяке. Мне просто надо понять, есть ли шанс, что Мэгги и Анджела бывали в одном и том же парке, – сказала Конни.
– Хорошо, но дом Элспит находится в центре города, далеко от Инч-Парка.
Конни пожала плечами:
– А что, разве у вас сейчас есть что-то получше?
– Ладно, – согласился Барда. – Вы сосредоточьтесь на Анджеле, а я поговорю с семьей Элспит и попрошу кого-нибудь из сотрудников отдела особо важных расследований поговорить с семьей Мэгги. Ввиду того что ее подруга рассказала о мужчине в парке, им все равно пришлось бы этим заняться.
Кивнув, Конни ввела в базу данных о психиатрических профилях поисковый запрос. Фотографии могут подождать. Она уже знала, что именно они ей покажут.
«Профиль: жертва взрослая женщина + жертва девочка + насилие + похищение + организовано».
Нажав на кнопку поиска, Конни стала ждать результатов.
Глава 21
Попасть в спортивный центр на инвалидном кресле можно было не через парадную, а через заднюю дверь, и Зевьера это устраивало. У него было приоритетное парковочное место позади здания, и, когда шел дождь, а держать зонт было не резон, пологий пандус, ведущий в переулок, был самое то. В жизни Зевьера бывали такие времена, когда ему было тошно оттого, что его заставляют чувствовать себя не таким, как все. Отдельный вход, чтобы избежать ступенек, что также избавляло его от стояния в очередях, а значит, и от того, чтобы попадаться на глаза другим людям. С ним случалось такое и тогда, когда речь шла о ночных клубах: сиди на краю зала, якобы для того, чтобы облегчить тебе доступ, но на самом деле для того, чтобы такие, как ты, были не на виду.
За этим спортивным клубом не числился такой грех. Два раза в неделю Зевьер встречался с друзьями, и они играли в баскетбол на инвалидных креслах. Это помогало ему не только держать себя в форме, но и не выключаться из жизни. Парень выбирался из дома, когда мог, но делать это становилось все труднее и труднее по мере того, как мышечная дистрофия, с которой он боролся уже несколько лет, начинала побеждать его в этой гонке. Иногда он чувствовал себя настолько сильным, что ему казалось, что болезнь никогда не одолеет его. Но в иные дни даже простое поднятие рук, чтобы взять чайник и сделать себе чашку чаю, требовало от Зевьера не меньших усилий, чем боксерский матч.
Сегодня самочувствие парня было средним, если оценивать по шкале от полной никчемности до чего-то из ряда вон. Игроки его баскетбольной команды оказались в инвалидных креслах по разным причинам: среди них были и ветераны боевых действий, и жертвы ДТП, был и такой участник, который пытался покончить с собой, спрыгнув с высокого здания, но только раздробил в хлам обе ноги – зато снова научился ценить жизнь! У каждого из этих людей был свой путь.
Спорт всегда был неотъемлемой частью жизни Зевьера. Он играл и в футбол, и в регби, и в хоккей, бегал трусцой, когда мог, и никогда не рассматривал это как неприятную обязаловку. Затем, словно в замедленной съемке, его тело начало отказывать. На ранних стадиях болезни неверных диагнозов было много, одни из них были нелепы, другие отдавали халатностью. Инфекционный мононуклеоз. Пищевое отравление. Чрезмерная ростовая активность. Непереносимость глютена. Ипохондрия. И даже чрезмерная мастурбация – если бы!
Зевьер по-прежнему любил бывать на свежем воздухе. Просто теперь его жизнь стала протекать немного медленнее. Он наблюдал за игрой в футбол с участием местной команды с боковой линии, вместо того чтобы забивать голы самому, и говорил ободряющие слова тем, кто напрягался изо всех сил, чтобы встать с дивана и впервые в жизни выйти на пробежку в парке. Он выбыл из строя – так Зевьер расценивал свою жизнь в инвалидном кресле. Это была не жалость к себе, а просто его теперешняя реальность.
Девушки, которые радостно хихикали, когда Зевьер обращался к ним в своей прежней жизни – тогда он был высоким, мускулистым восемнадцатилетним парнем, – теперь глядели мимо него на его здоровых друзей. Потенциальные работодатели смотрели на него либо как на соискателя, наняв которого они будут способствовать обеспечению многообразия и инклюзивности в обществе, либо как на соискателя, наем которого потребует от них дополнительных вложений. Так было не всегда и не везде. В жизни парня по-прежнему бывали моменты веселья, теплоты и морального удовлетворения. Но не притупился ли его вкус к жизни? Да, черт возьми, и еще как.
Добираться до парковки надо было всего пару минут. Спортивная сумка Зевьера лежала у него на коленях, в одной руке он держал ключи, другой катил кресло. Шел дождь, было пасмурно, освещение было недостаточным. Парень посмотрел на водосточные трубы здания, под которыми располагались светильники, включающиеся при срабатывании датчиков движения и делающие путь до парковки более комфортным. Два из четырех светильников не работали. Причина этого стала очевидна только тогда, когда Зевьер добрался до одного из них – под ним валялись осколки пластика и половинка кирпича. Подростки! Не то чтобы Зевьер не понимал их желание крушить все вокруг в те дни, когда пацанами владеет ярость, питаемая тестостероном, и мир превращается в катящийся шар, слепленный из ненависти и веселья. Подросткам было необходимо уничтожать предметы, это помогало им чувствовать освобождение от пут общественных структур. Жаль только, что им обязательно надо удовлетворять эту потребность в узких переулках, где и так темно.
Слева от Зевьера располагался тупик, полный хлама, обычного для больших городов. Мусорные контейнеры, баки для вторсырья, штабель деревянных поддонов, а за ними темные входы в промышленные здания, которыми никто никогда не пользовался. Зевьер поехал направо, к находящемуся в пятидесяти ярдах повороту налево, который приведет его к его машине за несколько секунд. В шагах, которые слышались за его спиной, не было ничего необычного. Задним выходом из здания пользовались не только инвалиды-колясочники, хотя парковочные места здесь были зарезервированы только для них. Иногда сюда выходили сотрудники спортивного центра, чтобы покурить или сделать телефонный звонок, не предназначенный для чужих ушей. Поэтому Зевьер не оглянулся. Даже когда шаги стали громче, он не обернулся и не посмотрел, кто идет следом. Парню даже не пришло в голову, что ему может грозить опасность.
Зевьер услышал шуршание, но не счел его подозрительным – возможно, кто-то просто шарил в сумке в поисках ключей. К тому времени, когда парень решил обернуться, чтобы проверить, не знаком ли ему идущий за ним человек, к его лицу уже приближались руки, держащие какой-то неясный черный предмет. Зевьер успел только выкрикнуть «Что за…», и тут его инвалидное кресло резко развернулось на сто восемьдесят градусов и все погрузилось в темноту.
Зевьер почуял запах машинного масла, его кресло покатилось назад из-за того, что какой-то человек прижимал что-то к его лицу. Это было что-то плотное, так что кричать было бесполезно, значит, нужно беречь кислород. Однако после двух часов физической нагрузки силы Зевьера были на исходе. Его сверхлегкое инвалидное кресло, сконструированное так, чтобы передвигаться по баскетбольной площадке как можно быстрее, не оказывало ни малейшего сопротивления безумцу, который счел его своей законной добычей.
Напавший на Зевьера натянул ему на голову пластиковый пакет и пытался затянуть его на шее парня. Зевьер изо всех сил пытался освободиться от него. Слова пронзали его мозг, как пули, пока он метался, но он не мог их произнести, поскольку его трахея была сдавлена.