Конни подошла к пассажирской двери машины Барды, открыла ее, села, застегнула ремень безопасности и проверила его замок, резко потянув его.

Барда уселся рядом:

– Просто я думал, что вы захотите участвовать во всем. Чтобы ничего не пропустить, ведь чем больше информации – тем лучше.

– Я здесь для того, чтобы составить портрет того человека, который в настоящее время удерживает Элспит. Я предполагаю, что это мужчина, но, возможно, за этим похищением стоит женщина, если речь идет о вымогательстве, мести или попытке отвлечь внимание от преступления другого рода. Если учесть родственные связи Элспит, то это может быть все что угодно – от мошенничества со страховкой до каких-то корпоративных разборок. Моя работа обычно намного проще вашей. Когда у вас имеется череда трупов, то вы рассматриваете такие вещи, как почерк преступника, элементы сходства между его жертвами или какое-то ситуативное сходство. Я не могу позволить себе отвлекаться на соблюдение полицейских процедур и ваши служебные дрязги. Можно сказать, что я метаю дартс в профайлинговую мишень практически с завязанными глазами. Так что я должна возвратиться к тому, с чего все началось, и постараться честно отработать те деньги, которые мне платят. В том хаосе, который чаще всего царит в полицейском участке, это невозможно. Так что вам придется выполнять для меня функции фильтра.

Барда тронулся с места, благодарно помахав полицейским в форме, которые посторонились, чтобы дать ему проехать.

– Мне сказали, что вы много работали с ФБР. А почему вы не стали агентом? – спросил инспектор.

– Я мечтала служить в ФБР. – Конни смотрела в окно на проносящиеся мимо обочины, поросшие вереском, на кусты дрока. – Мой дальтонизм не позволил мне стать агентом, поэтому я выбрала профессию, дававшую мне возможность работать со штатными профайлерами Бюро.

– Каких вещей вам недостает? – спросил Барда.

Конни посмотрела на лицо инспектора. Вопрос был сформулирован нечетко, но по выражению нежности на лице мужчины было понятно, что он имеет в виду. Конни решила смягчить свой обычный резкий тон, осознавая, что ее манера держаться граничит с холодностью. Это было связано с издержками профессии, такой имидж был ей необходим, чтобы противостоять как ведомственному недоверию к специалистам-женщинам, так и тенденции смотреть на нее свысока, которая проявлялась, когда люди узнавали, что она «слабовидящая». Мужчина, который назвал так Конни, убрался из ее комнаты вскоре после того, как она ответила ему, и его больше никогда не видели среди участников тех рабочих групп, в которые входила она.

– В основном самых обыкновенных, – ответила Конни. – Мигающих рождественских гирлянд, морских волн, когда начинает подниматься ветер. Когда-то я могла часами сидеть на заднем крыльце дома моих родителей, глядя на море. Теперь же я не могу им любоваться.

Она на минуту замолкла, думая над вопросом своего спутника. Барда тоже молчал, хотя на его месте большинство мужчин сочли бы, что надо заполнить паузу. Его способность молчать, когда нужно, вызывала у Конни уважение. По ее мнению, мужчин следовало оценивать именно по таким мелким, но чертовски важным деталям.

– Сверкания рубина. Бесконечного разнообразия оттенков зеленого на одном и том же дереве. Снимков Земли из космоса, на которых видно, как прекрасна наша планета. Когда я была ребенком, мои родители как-то свозили меня в Большой каньон. Мне тогда было, наверное, лет десять, и мне подарили мой самый первый фотоаппарат. Я тогда мнила себя фотохудожником и делала только черно-белые снимки. Мои родители взяли тот из них, который нравился мне больше всего, увеличили его, вставили в рамку и повесили в моей комнате. И пока я взрослела, я засыпала, глядя на это фото. И, боже мой, как же я жалею о том, что сделала его нецветным. Ведь это мое единственное воспоминание о Большом каньоне. Это чертово черно-белое фото. Большой каньон – это одно из самых красивых мест на Земле, а я не помню, как он выглядит в цвете. Это парадокс, достойный отражения в каком-нибудь стихотворении, вы не находите?

– А мне бы недоставало блеска шерсти моего рыжего сеттера, когда на него падает свет, – отозвался Барда.

Конни рассмеялась:

– Великолепный образ. А как его зовут?

– Таппервер. Кличку ему выбрала наша четырехлетняя дочь – мы позволили ей это сделать это, и это была ошибка. Тогда название этого магазина посуды было ее любимым словом. Но обещание есть обещание. Чем больше мы уговаривали дочку выбрать какую-нибудь другую кличку, более подходящую для собаки, тем больше она упрямилась.

– О боже, значит, вам приходится гоняться за рыжим сеттером по парку, крича «Таппервер»? Никогда не слышала ничего более занятного.

– Сейчас мне удается бывать дома и видеть пса и моих детей не так часто, как хотелось бы. – Голос Барды зазвучал тише.

– Почему?

– Ну, сами понимаете, такова жизнь.