— Почему, Избранница? — Он приподнял ее голову. Ее глаза были полны слез, и влага на миг задержалась на нижних веках, прежде чем пролиться и потечь по щекам.
— Я знаю, что чувствую, но не знаю, сумею ли объяснить тебе это так, чтобы ты понял. Я всегда ощущала себя очень маленькой, мошкой, почти пылинкой, господин мой и бог, — ибо что бы ты ни говорил, для меня ты останешься богом. Если меня внезапно превратить в нечто богоподобное, не знаю, смогу ли я вместить себя новую в то, чем я являюсь сейчас. Боюсь, я тогда сломаюсь, и мысли мои перепутаются. Я перестану узнавать самое себя...
Дионис приподнял ее и усадил к себе на колени, обняв и гладя по голове.
— Речь идет не о сегодняшнем дне, Избранница. Ты еще очень юна. Но обещай мне подумать об этом и приучить себя к тому, что ты не мошка и не пылинка. Ты не только моя Избранница — ты Избранница Матери, а это — великое дело. — Дионис смотрел вдаль, но взгляд его не был ни отрешенным, ни пугающим. Он видел Ариадну и чуть погодя медленно проговорил: — Когда ты войдешь в полную Силу, Кносс станет тесным для тебя. Подумай об этом.
— Подумаю, но... но разве ты не поможешь мне в этом, господин? Приходи почаще, чтобы рассказывать мне о народе Олимпа и о том, что у вас происходит, — и тогда они станут привычны мне, и я не буду относиться к ним, как к чему-то священному и недостижимому, как Благие земли.
Помолчав, Дионис приподнял личико Ариадны за подбородок, чтобы заставить ее взглянуть на себя. Губы его кривились от смеха, но он старался не улыбаться.
— Никакая ты не пылинка — ты величайшая на свете плутовка. Возможно, я для тебя и бог, но это не мешает тебе заставлять меня поступать по-твоему. Ты намерена во всем добиваться своего. Ариадне нужен Дионис, но Ариадна не пойдет с Дионисом на Олимп, поэтому Дионис должен приходить в Кносс. Что ж, ладно. Я приду, но имей в виду — последним в любом случае смеется бог.
Часть III
МИНОТАВР
Глава 14
За те пять лет, когда Дионис снова сделал святилище на Гипсовой Горе своим вторым домом, вина Крита поднялись до высот славы, каких достигали лишь в древности, когда жрицей Диониса была первая Ариадна. Крит стал богаче, чем был когда-либо, и множество государств присылали послов к Кносскому двору. Большинство приписывало богатство и возросшее влияние царя Миноса Богу-Быку, Минотавру, который регулярно всходил на золотой трон в храме — чтобы все его видели и поклонялись.
Кое-кто, однако, знал, что не Минотавр благословляет вина, приносящие богатство Криту, и что Дионис часто и подолгу живет в Кносском храме, гуляя по окрестностям рука об руку со своей верховной жрицей. Такие приносили дары святилищу, но даже и они приходили поздней ночью, как и прежде, когда Бог-Бык только родился и царь с царицей требовали поклоняться ему. Сейчас, однако, Миносу и Пасифае уже не надо было силой загонять народ в храм. Почти все приходили без принуждения. Даже понимание того, кто на самом деле благословляет лозы и несет процветание Криту, не могло перевесить растущей веры в Минотавра, Бога-Быка.
За эти годы культ его распространился по всему острову. Рассказы о гигантском существе, которое может увидеть любой пришедший в его святилище, приводили в храм любопытных — и они становились верующими. Правда, Минотавр по-прежнему не творил чудес и до сих пор не совершил ничего сверхъестественного — но Бог-Бык более не был вертлявым маленьким чудищем, жутким, но вовсе не грозным. Теперь он едва помещался на огромном золотом троне, грива его блестела от частого расчесывания и драгоценных камней; служители едва доставали ему до подмышек, толщиной он был равен двум мужчинам, а голос его гнул маленькие деревца в храмовом дворе. Солнце, играя на его вызолоченных рогах, завораживало прихожан. Один только взгляд на него заставлял сердце трепетать в благоговейном страхе. Лишь немногие замечали, что чуть наморщенный лоб придавал звериной морде Минотавра выражение вечной озадаченности, а большие глаза, по-прежнему прекрасные, были печальны.
Эта печаль и продолжала привязывать Ариадну к Кноссу, хоть она и сознавала, что терпение Диониса вот-вот иссякнет и он перестанет прислушиваться к ее отказам уйти на Олимп. Да и объяснения ее становились все невнятнее. Она не могла сказать правду — что ее отказ от сана верховной жрицы уничтожит Крит, Сафо — юная посвященная — могла уже дотянуться через гадальную чашу до любого святилища Диониса на Крите и даже до его дома на Олимпе. Благодаря ей Ариадна знала, что происходит на Крите и надо ли ей навещать Астериона.
Нет, теперь уже не Астериона — Минотавра. Ариадна, решившая поваляться в постели, пока Дионис в святилище отбирал из приношений то, что хотел бы взять на Олимп, вздрогнула, вспомнив свою последнюю встречу со сводным братом. Глаза девушки обратились к фигурке Матери — но Она была окутана таинственной тенью, молчаливая, неподвижная, недоступная.
Ариадна снова вздрогнула и плотнее закуталась в одеяла. Этот кошмар начался для нее с того, что она привязала Диониса себе, что она пожелала его — пожелала, как девушка желает мужчину, вместо того чтобы просто поклоняться ему, как надлежит жрице поклоняться своему богу. Отказ Диониса в свое время заставил Пасифаю совокупиться с Посейдоном — так был зачат Минотавр. Ариадна знала, что каким-то образом связана с ним, что каким-то образом ей предстоит завершить тот цикл событий, который с нее же и начался.
Она снова взглянула на темную фигурку Матери — но образ был глух, тени — непроницаемы. Девушка прикусила губу: она знала, хоть и старалась не думать, как именно должен быть завершен этот цикл. Она по-прежнему не могла предать сводного брата. Он доверял ей. Любил ее. Глаза Ариадны снова наполнились слезами, они просочились по векам из уголков и заструились к вискам.
Вчера она вынуждена была отказаться от веры в то, что для нее он навсегда останется Астерионом. Хотя цепь, что связывала Ариадну с ним, стала длиннее, и порой проходила неделя, а то и больше, прежде чем он вспоминал о сестре, вчера Федра прибегала за ней дважды.
Во второй раз Федра объяснила:
— С Минотавром была мама. — Голос ее звучал спокойно и ровно, но лицо было бледным — и вовсе не из-за слабого зимнего солнца.