Охваченная сомнениями, Ариадна стояла у самой двери — так что та, вдруг распахнувшись, едва не ударила ее. Девушка отскочила... и с облегчением перевела дух, когда в комнату ворвалась Федра.
— Ну, как ты? — округлив глаза, жадно спросила она. — Все только о тебе и говорят, я сама слышала! А что, бог, правда приходил? Что он сказал? И что с тобой сделал?..
— Все прекрасно, — улыбнулась сестре Ариадна. — Да, бог действительно приходил. Но ничего плохого мне не сделал. Он был нежен со мной и пообещал прийти и благословить лозы и вино. — Девушка окинула Федру пристальным взглядом. — Мать вернулась в тронный зал?
— Ага. Я удрала оттуда, едва она приплыла. — Федра поколебалась и подозрительно осведомилась: — Чего это ты на меня так уставилась?
— Ты очень похожа на меня — какой я была два года назад. Тогда, когда матушка и Прокрис обучили меня танцу во славу Матери.
— О нет! — вскрикнула Федра и попятилась к двери. — До танца всего только четверть луны! У тебя-то было полным-полно времени, чтобы научиться!
Ариадна все-таки успела перехватить сестру, прежде чем та выскользнула за дверь.
— Никто не говорит, что ты должна танцевать в этот раз, но если мой бог узнает, что я воздаю почести другому божеству, и запретит мне танцевать, делать это придется тебе. Идем, я поучу тебя.
— У меня еще даже месячных нет, — уперлась Федра. — Я не женщина. Как я могу танцевать для Матери?
— Тебе уже одиннадцать лет, и месячные могут прийти к тебе в любой день. Ко мне пришли, когда мне еще не было двенадцати. А ты ведь сама говоришь, чтобы разучить танец, надобно время — так что дурного, если начать сейчас?
— Не хочу учиться. — Федра отвернулась. — Если матушка сделает меня своей помощницей — а какое еще место могу я занять? — мне никогда отсюда не выбраться. Так и проживу всю жизнь в Кноссе и умру под ее присмотром.
Глава 4
Утро не принесло Ариадне ответа на вопрос: нужно ли ей послать Зов и узнать, позволено ли ей танцевать для Матери? Или просто — станцевать, а после молить о прощении, если он разгневается? Странно — но она почти не боялась, и это давало ей слабую надежду, что ее бог не станет ревновать к Матери. Решено — она будет танцевать. И тут она вспомнила еще об одной проблеме. Федра.
Несмотря на все ее возражения, Ариадна показала Федре ключевые моменты танца и заставила сестру повторить их, пообещав не рассказывать, чем они занимались, Пасифае. Федра была слишком скованна и грациозна не более чем деревянная кукла, но Ариадна подозревала, что причиной тому не столько природная неуклюжесть и трудность незнакомых движений, сколько нежелание танцевать. Ну что ж — Ариадна проследит, чтобы сестра училась этому, пока наконец не сможет сотворить истинный прославляющий танец. Ибо немыслимо было, чтобы никто из женщин царственной крови не станцевал перед Матерью в Ее день.
Когда была жива царица Европа, она не часто посещала церемонии, но это было не так уж и важно. При необходимости она всегда могла воссесть на трон меж священных рогов, и если не могла танцевать Ариадна — танцевала Пасифая. Теперь же никого не было. Прокрис покинет Кносс, как только родит, и, как другая старшая сестра Ариадны, будет танцевать в собственном святилище.
Ариадна взглянула на спящую сестру и вздохнула. Федра не принимала главенства Пасифаи. Сама Ариадна никогда не возражала против этого. Люби мать ее побольше — она с удовольствием стала бы ее помощницей в служении, с радостью приняла бы на себя те обязанности, которые Федра считает утомительными и скучными. Ариадна снова вздохнула. Разумеется, Пасифая Федру любила не больше, чем ее, — но сестру задевало не это. Федра хотела быть первой — не обязательно править Кноссом, она понимала, что это невозможно ни сейчас, ни в будущем, но быть царицей в собственном царстве. Ариадна покачала головой и выскользнула из постели. Тут она помочь сестре ничем не могла.
Накинув свободный хитон, она выскользнула из спальни и, прихватив кувшин воды, отправилась в туалетную комнату. Когда наступит сезон дождей — ей не придется таскаться туда с кувшинами, ведь хранилища воды устроены на крыше, и из них в туалетную стекает вода. Купальня была напротив, Ариадна ополоснула лицо и руки, но купаться не стала — она купалась вчера, а сейчас стояла еще не такая жара, чтобы лезть в воду каждый день, а то и по два раза на дню.
Девушка вернулась в комнату и подсела к полированной гипсовой полочке, что выступала из стены, заменяя стол. На одном ее краю лежали туалетные принадлежности Федры, на другом — ее собственные. Там были щетка и гребень и — со вчерашнего дня — горшочки сажи, угольные палочки и губная помада. И еще — маленькое бронзовое зеркальце. Она не стала брать гребень и принялась разбирать волосы руками — и вдруг, нахмурясь, замерла. Потом взяла бронзовое зеркало и неуверенно посмотрелась.
Заплести косы, как обычно... как если бы вчера ничего не произошло? Нет, это будет ошибкой. Но Ариадна понимала: самой ей ни за что не уложить волосы так, как делал это парикмахер ее матери. Она тряхнула головой. Это не важно; такая прическа все равно не годится на каждый день. Надув губы, Ариадна отделила два крупных локона на висках, намотала их на палец, а затем принялась разглаживать щеткой, пока волосы не легли гладкой блестящей волной. После этого, отделив по густой пряди с обеих сторон, она заплела их в косы, а косы скрутила на голове и закрепила несколькими цветными деревянными шпильками, оставшимися от вчерашнего причесывания. Остальные волосы она свободно рассыпала по спине.
Платье. Закусив нижнюю губу, Ариадна исследовала собственный сундук — и покачала головой. Ей нужна новая одежда. Все, что у нее есть, — это короткие юбки, в каких ходят дети. Такая одежда ей более не подходит. Отныне ей никогда не придется упражняться для танцев с быками. Ариадна улыбнулась. Больше она не жалеет об этом. Она — жрица. Вот и ответ. В храме довольно одежд, кое-какие из них очень хороши. Она пороется в сундуках, которые отдала жрицам, или лучше... она ведь теперь не выйдет замуж — так, может, отец одарит ее одеянием женщины? Надо непременно попробовать попросить его! И начнет она именно с этого.