У древних городов много тайн. Обычный горожанин торопливо рождается, живет и умирает в полнейшем невежестве. Странник знал, что давно привык презирать человечество, этот смертный шлак, именующий слепоту видением, незнание пониманием, а заблуждение верой. Он достаточно часто наблюдал, как человек, покидая детство и все его чудесные возможности, добровольно ограничивает себя. Как будто существование требует принести с жертву свободу мечты и смелость амбиций, требующуюся для достижения этой мечты. Как будто наложенные на себя ограничения не служат оправданию неудач, но являются добродетелями в дополнение к блаженному чувству собственной правоты и самолюбованию флагелланта.

О, но поглядите на него самого, здесь и сейчас. Поглядите, что именно он собирается сделать. Он использует тайны древнего города, причем ради весьма коварной цели. Но разве он не бог? Разве это не его владения? Если все здесь существующее нельзя использовать во благо и во зло – зачем оно вообще нужно?

Он проходил сквозь призрачные стены и ушедшие в землю уровни, замечая мельком (ибо был не в том настроении, чтобы размышлять) тайные, почти незримые структуры и схемы – россыпь деталей, имеющих значение, но чужеродных, принадлежащих чему-то, затерянному в мертвых веках давно сгинувшего прошлого.

Однако влияние их не исчезает, хотя разум мало кого из смертных способен уловить эти влияния – как не способен увидеть идущего среди них Странника – идущего незримо, оставляющего за собой едва ли чувство холодного ветерка, заползающего за воротник. Он продолжал путь, обращая внимание лишь на необходимые детали.

Наконец он встал, достигнув цели путешествия. Перед ним стена имения. Принадлежавшего никому иному, как покойному Геруну Эберикту. Особняк заброшен, права собственности завязли, словно посреди болота, в клубке судебных исков, которым не видно конца. Герун, кажется, унес все богатства в могилу – загадка, не перестававшая занимать Странника.

Подошва массивного главного здания установлена поперек давно стершихся линий более старой структуры, некогда лежавшей посреди трех водных артерий: двух искусственных проток и ручья, исходящего из глубоких артезианских скважин, которые, в свою очередь, берут холодную, темную воду из-под слоев ила и лежащей под ними толстой известняковой плиты.

Эти каналы имеют особое назначение, как и то, что на четвертой стороне под улицей (проходившей здесь семь тысяч лет назад) лежит тоннель из обожженной глины. По нему, отдельно от прочих потоков, протекала вода из глубин реки. На все четыре стороны – драгоценная животворящая кровь Старшего Бога, которому поклонялись в простиравшемся на этом месте храме.

Эберикту следовало бы знать об этом факте. Здесь любой наемный провидец легко предсказал бы его гибель в руках великана – полукровки. Вовсе не случайно, что существа тартенальской крови тянутся к Маэлу, даже сейчас – они слышат едва различимый шепот инстинкта, говорящий, что именно у воды был выкован первый союз Имассов и Тартеналов – а точнее, Тоблакаев. После заключения союза те из великанов, что пожелали сохранить чистую кровь, пересекли океаны и совершили Великие Высадки на берега этого и других материков. Первопроходцы, что приплыли сюда, стали впоследствии злобными, алчными богами Тартеналов.

Но не только Герун Эберикт и бесчисленные жители Летераса не помнят – или, может быть, постарались забыть – об изначальной важности того, что скрылось с поверхности земли.

Странник двинулся дальше. Сквозь ограду имения. Потом – вниз, сквозь плиты двора, призраком скользя в слоях мусора и песка, в застоявшийся, дурно пахнущий воздух глиняного тоннеля. Он оказался по колено в густой от осадков воде. Поглядел на внутреннюю, наклонную стенку тоннеля, оценивая свое положение относительно остатков древнего храма. И прошел сквозь стенку.

Осколки камня, плотно стиснувшие друг дружку; залившая все промежутки черная, плотная глина. На строительных блоках сеть трещин – следы бушевавшего огня. Кое-где на кусках штукатурки пятна минеральных красок. Повсюду черепки, бесформенные обрывки медных листов, почерневшие слитки серебра и вызывающе-яркие слитки золота – все, что осталось от запутанной жизни смертных. Напоминание о руках, которые некогда касались, придавали форму, забивали гвозди и шлифовали края, смешивали краски и сметали пыль; о руках, от которых остались лишь предметы, навевающие горькую мысль насчет тщетности всего сущего.