Долбашка вернулась в левую руку.
Рука поднялась. Снаряд полетел вперед. Сапер еще один, самый краткий миг следил за дугой его полета; потом привычка заставила упасть на землю…
…которая как раз поднялась приветить его. Подбородок больно ударился о камень. Он оглох от грохота. Привстал, озираясь и сплевывая кровь. Язык рассекло сжатыми зубами. Левая рука оторвана, пропала часть бедра. Снежинки и пылинки опускаются вниз, мерцая в солнечном свете. Галька и куски мерзлой земли уже успели упасть и стучат о почву, укладываясь понадежнее. Снег сверкает в воздухе, словно волшебство.
Он снова сплюнул кровь, ощупал оставшейся рукой подбородок, обнаружив свежую, забитую каменной крошкой царапину. Поморщился, отвергая дурацкие детали. Хватит крови. Язык целехонек и готов болтать. Гладкая кожа безо всяких порезов – ну, более или менее гладкая, если не считать щетину. Новая рука, бедро, бок. Да, так лучше.
Сапер встал на ноги.
Кратер вполне подходящего размера и уютной формы. Он проник под кожу льда и снега к землице, которая оттаяла и начала исходить паром. Куски Эмрот там и тут. Немного осталось. Долбашки такое умеют…
– Эй, – сказал себе Еж. – Это Скрипач у нас сентиментален.
Тридцать, тридцать один… еще шаг – и он ступил на поросшую травой землю. Обнаружил еще один фрагмент Эмрот. И замер. Долго смотрел вниз, не отводя взора. Затем не спеша отвернулся и поглядел назад, на границу льда и земли.
Фарл вед тен’ара. Воистину убежище. – Дерьмо, – шепнул он.
Наконец Еж двинулся к стене леса, переступив оторванную ногу. Она лежала на траве, источая кровь. Плоть и кровь. Да. Женская ножка. Причем вполне соблазнительная.
– Дерьмо, – сказал он снова, ускорив шаг. – У Скрипача мягкое сердце, не у меня. У Скрипача. Не у меня. – Он вытирал щеки, проклиная призрачные слезы на призрачном лице. Он снова один в этом безвкусном, расхолаживающем мире, в царстве мертвецов. Одиноко бредущий Сжигатель Мостов.
Скорее в лес. Наконец толстые сучья, вялое колыхание весенних ярко – зеленых листьев. Кружащиеся насекомые, щебет птиц. В лес, о да, подальше от зрелища оторванной ноги, от границы, от парящего кратера.
– Дерьмо!
Котята эмлавы весили не меньше щенков овчарки, но были коротконогими и гораздо менее энергичными. Они хотели одного – спать. И есть. В первые дни котята грозно развевали пасти и выпускали острые коготки, едва их касались руками. Онрек использовал шкуру их мамочки, чтобы сшить мешок для переноски (мрачная ирония этого действия от него ускользнула). Имасс и Быстрый Бен, попеременно с Траллом, тащили зловещий мешок с шипящими, дергающимися тварями, привязав его с двум срубленным деревцам.
Ай больше не приближались.
Выводок состоял из мальчика и девочки; их серые шкурки еще не получили полос и были скорее пепельного, нежели материнского стального цвета. В служившей им укрытием пещере нашелся и третий, но он был мертв уже неделю. Сестра и брат распознали в нем болезнь и решили уничтожить. Такова судьба слабых в этом и любом другом мире.