— Ты мне все артерии перекроешь!

Я таращусь на него.

И вдруг до меня доходит: он надеется спасти селезенку, вместо того чтобы изолировать ее от всех артерий и затем удалить.

Ибо если он ее спасет, ему не надо будет писать в отчете, что он ее вскрыл из-за возникших осложнений.

Монитор, контролирующий кровяное давление, подает сигнал тревоги.

— Сделайте что-нибудь! — доносится вопль анестезиолога.

Закрываясь плечом на тот случай, если этот псих опять впадет в буйство, я повторно подступаюсь к селезеночной артерии, и на этот раз мне удается ее перекрыть. Фонтан превращается в небольшой ручей и постепенно сходит на нет.

— Иголку и нитку, — цедит Френдли сквозь зубы. Френдли начинает зашивать уродливый маленький комочек — все, что осталось от селезенки. На полдороге у него ломается иголка.

— Стейси! — срывается Френдли. — Скажите этим засранцам, чтобы они научились делать иголки, или я ухожу в «Глаксо»![71]

— Хорошо, доктор, — отвечает Стейси откуда-то издалека.

Следующий шов выходит как надо. То ли потому что Френдли не слишком усердствует, то ли еще по какой-то неведомой мне причине.

— А теперь освободим артерию, — обращается он ко мне.

— Селезенка не выдержит, сэр, — робко пытаюсь возразить я.

— ДЕЛАЙТЕ, ЧТО ВАМ ГОВОРЯТ!

Я разжимаю зажим, перекрывший артерию. Селезенка снова начинает медленно раздуваться.

Затем она лопается по шву на две части, кровь разлетается по всей комнате. Зажим, который держал в руках Френдли, летит в стену, мне же остается снова перекрыть артерию.

— Одним зажимом меньше, — спокойно подытоживает медбрат.

— Извлекаю селезенку, — говорю я вслух.

— Не лезьте не в свое дело, я сам, — отрезает Френдли.

— Я сделаю переливание крови, — говорит анестезиолог.