Главное поселение эмигрантского государства располагается в Париже, в квартале Пасси, а также близ Ecole Militaire, Tour Mobour, Motte Piquet. Вот уже более десяти лет, как в маленьких отелях и меблированных квартирах Пасси живут русские беженцы. По необъяснимым причинам они выбрали определенные гостиницы, которые в скором времени приобрели русскую физиономию. С годами владельцы таких гостиниц тоже обрусели. Они точно знают, к какой партии принадлежат жильцы, с каким титулованием к ним нужно обращаться и на какой срок можно давать в долг.
Каждый эмигрант готовит себя к будущему возвращению в Россию. Некоторые думают, что родине будут нужны врачи, и поэтому изучают медицину; другие считают, что ей в первую очередь нужны будут торговцы и интересуются биржей, третьи, убежденные в необходимости военного дела, открыли курсы для молодежи, не потерявшей боевой дух.
Парижский эмигрант, ярый анти-большевик господин Филичкин[66] тоже считал себя обязанным сделать что-нибудь для будущего своей родины. У него осталось много приятных воспоминаний. В своих парижских сновидениях он часто видел себя, громогласно отдающим приказания, или принимающим благодарность населения. В прекрасном своем прошлом господин Филичкин служил полицмейстером Риги, обладая соответствующим влиянием. Даже теперь в беженстве господин Филичкин воображал себя в полицейском мундире, увешанном медалями. Если на перекрестке останавливалось хотя бы три человека, Филичкин имел право их разогнать. Он мог бить кулаком по не понравившемуся ему лицу. Если Филичкину захотелось днем вздремнуть, он мог перекрыть движение на своей улице. Короче говоря, Филичкин был крупной личностью и вполне мог предаваться в Париже приятным воспоминаниям.
Однако он этого не сделал. Заботясь о будущем родины, он пришел к такому твердому мнению, что оно связано с полицией. Пока в России на каждом перекрестке стояли краснощекие жандармы с висячими усами, в стране царили покой и порядок. Процветали культура, наука и экономика, а большевики находились либо за границей, либо в тюрьмах. Как только жандармов прогнали с перекрестков, сразу же исчезли покой и порядок, а господину Филичкину пришлось спешно снять мундир и вселиться в парижскую гостиницу.
В бессонные парижские ночи его терзал вопрос: что же будет в России, когда большевики уйдут и не будет людей, которых можно поставить на перекрестки? Старых жандармов уже нет, а молодежь не знает, как следует брать под полицейскую опеку города и села. В итоге он посчитал своим долгом передать свои ценные познания по данному вопросу другим, дабы те применили их в нужное время.
Когда русские эмигранты узнали о том, что их бесчисленные учреждения пополнились одной школой, они весьма удивились. Это была школа, готовящая для будущей России городовых. Естественно, ее директором стал Филичкин. При этом выяснилось, что Филичкин — не единственный человек, волнующийся за судьбу родины: в скором времени у него нашлись верные ученики.
— Господа, — начинал лекции Филичкин, — полиция — понятие святое. Блюститель порядка похож на блюстителя душ. У государства есть душа, и городовой ее блюдет, нередко жертвуя собою.
Начинались долгие дискуссии о причине гибели старой России. Делались выводы, указывались перспективы.
— Любого, чьи мысли не ясны полиции, следует арестовывать, — заявлял багровевший Филичкин. — С помощью своевременно проведенных арестов многие могут вернуться на правильный путь. Нужно совершать рейды в квартиры людей, проверяя, не рождаются ли внутри опасные мысли. Нельзя щадить тех, кто может помешать развитию искусства, науки и промышленности.
Примерно так звучали наставления господина Филичкина, которые записывали в тетради старательные ученики. Хозяин школы обрел для себя профессию, а ученики — надежду стать городовыми в России.
В СССР встревожились: там появились обстоятельные статьи, где раскрывалась опасность, исходящая от господина Филичкина. Сообщалось, что число его учеников в полицейской школе достигает многих тысяч, что у него есть последователи и единомышленники в Англии, Германии, Бельгии, Югославии, Северной и Южной Америке и даже в Австралии, и что целая армия белых бандитов под начальством полковника Филичкина готова в любое время пойти на Советскую Россию.
Беспокойство СССР привело к тому, что одному советскому шпиону поручили проникнуть в школу и оценить тамошнюю ситуацию. Шпион сообщил, что их опасения небеспочвенны, в результате чего Филичкин возвысился до уровня важной политической персоны, которая угрожает Советам.
Школа будущих городовых — не единственная в этом роде. Эмиграция полна гротескных личностей, ломающих головы над будущим России и над тем, как его приблизить. Городовые на всех перекрестках страны — не единственный вариант ее спасения.
Глава XXV. Двое с Востока
В период гражданской войны на Дальнем Востоке, в сибирской тайге и на русско-японской границе гремели два имени. Их обладатели перебывали во всех передрягах тех лет. Это — генерал Гайда[67] и атаман Семенов[68].
Генерал Гайда попал в Белую Россию по случайности. Он был чех, родившийся в Австрийской империи, в Которе[69]. В юности он был революционером, а затем разбогател на торговле чая. В первые дни Мировой войны он перебежал из австрийской армии в черногорскую, а впоследствии попал в Россию, где возглавил поначалу чехословацкую роту.
Слава пришла к нему после революции, когда стотысячная армия чешских легионеров под его предводительством присоединилась к Белой России и пошла походом против большевиков. Тогда сто тысяч чехов пересекли всю Россию под начальством Гайды, достигшего чина генерала[70]. Возвращаясь на родину, они везли с собой бесчисленное добро.
Веками у чехов был ненавистный враг — венгры. И вот теперь они столкнулись с ними лицом к лицу в русских степях и сибирской тайге. В старой Австрии взаимная вражда этих народов удерживалась в рамках приличия — с помощью жандармерии. В России, Сибири и Туркестане эта ненависть сбросила с себя оковы.
Венгры приняли сторону большевиков, чехи — сторону белых. Русская земля стала их полем боя. Здесь зазвучали чешские и венгерские боевые гимны. Терявшие человеческий облик, страдавшие от голода и жажды, чехи гибли под беспощадным степным солнцем. Но когда на их пути встречались не менее страждущие венгры, они начинали с ними биться. Местные жители утром, находя трупы погибших, забирали их оружие, удивляясь безумству, с которым европейцы, возвращавшиеся на родину, затевали баталии в далеких пустынях.
На востоке России имя Гайды гремело наряду с именем казачьего атамана Семенова[71]. Когда Белая Россия потерпела поражение, оба они переправили остатки своих армий за границу.