— Спасибо, — сдержанно сказал Хтоний и легонько тронул табачника за колено.
— Да что там! — скривился, как от зубной боли, Жоан, — я-то им барыши за прошлый год отдал. Сам знаю, что грабеж это, а отдал! Семья же, Доктор, а? Ведь куда денешься, а? Да и сам я… Я ж не Викул, куда мне!
Вот еду завтра в Акраим. Надо с людьми поговорить. Надо понять, как дальше-то? Я, вам сказать, сперва обрадовался. Дело — как пошло в гору! А теперь смотрю — неладное тут что-то… Надо с людьми поговорить. В столице уже, рассказывают, давно такие порядки. Как-то ж привыкают они там?.. Своим сказал — на семь запоров запираться. Женихов — в шею! Не до них… А сам вот еду.
Жоан как-то на глазах поник, даже тревога исчезла с его круглой физиономии. Весь он стал, как квашня. В наступившей тишине Доктор заметил, что Шиммы и Пола больше не слышно. «Притаились — и молодцы», подумал он, а сам похлопал табачника по плечу и успокаивающе пробурчал:
— Ну-ну, дорогой мой господин Жоан — все образуется!
Гость будто проснулся, хлопнул себя по коленкам ладонями и с фальшивой бодростью сказал:
— Ну, я пошел!
Хтоний встал одновременно с табачником, проводил его за порог и громко, на всю округу заявил:
— А все-таки договорились же! Приятно с тобой иметь дело, Жоан — премного благодарен!
— Всегда пожалуйста! — откликнулся толстяк и двинулся прочь от Башни.
Доктор вернулся в дом, закрыл дверь, оперся на нее спиной и замер. В это время с улицы раздалось нестройное пение:
Ты не трогай табачок!
Или сядешь на крючок.
Будет плакать вся родня,
ты без трубочки — ни дня!
Птицы деткам гнезда вьют,
жницы в поле колос жнут.
Ты же серый стал с лица -
только куришь без конца!
Ты не трогай табачок -