Книги

Август двухтысячного

22
18
20
22
24
26
28
30

Дежурные джинсы, бережно хранимые на «подворье» рядом с плавками, за этот год стали мне велики, и их приходится придерживать за петли для ремня. Ничего! Благодаря моде, в этом сезоне не я один выпадаю из штанов. Волосы высохли, настроение победное — ведь я почти победил Форе! — пожалуй, самое время наведаться к отцу Анри.

— Дед?! И ты здесь?!

Мой любимый невозмутимый испанский дед, с улыбкой игнорирующий все неприятности мира и мгновенно вспыхивающий от ничего не значащих для остальных слов були, сидит за покрытым клеёнкой столом на открытой веранде Пикаров в тени оплетённого виноградом навеса. Он помогает бабушке Пикар чистить вишню от косточек. Но витающий в воздухе кислый запах вишнёвого сока удивительно противоречит его озорной улыбке.

— С приездом, внук! Садись, подсоби.

Да лучше я вымою полы в этом огромном двухэтажном доме! Такие обещания я могу выдавать сколько угодно, дом Пикаров чист, полы блестят. Бабушка Пикар умеет выбирать помощниц. По поводу испанского «подворья» подобных заявлений я делать не стану, и дед это понимает — здесь мне повезло, не каждому попадается среди родственников человек, видящий тебя насквозь и не возмущающийся увиденным.

— Мне нужно к отцу Анри, дед.

— Он тебя не дождался. Зайдёшь к нему после шести, когда он уладит другие дела.

— Где?

— Что где?

— Где не дождался?

Чёрт! Дурацкое сердце решает поддать ударов. Он сидел здесь. Говорил с дедом. С бабушкой Пикар. Возможно, помогал им с вишней и слушал мой дикий смех, приправленный матом американских боевиков. Я не особо сдерживался, будучи уверенным, что мои рулады не оскорбят французских ушей бабушки, не подхватившей за эти годы ни единого слова из лексикона испанских сватов, живущих напротив, чего уж говорить об английском. А как, интересно, обстоят дела с иностранными языками в лоне римской церкви? Учат ли этому в семинариях? Если так, то мне придётся сегодня не только готовиться к свадьбе, но и приносить извинения за Форе. Точнее, за каждую неудачную попытку вывести особо заковыристую трель из непослушных восьмушек на путь к достижению требуемого темпа.

— Почему ты меня не позвал?!

Вернее было бы спросить, почему я так сержусь на деда.

— Он сам просил тебя не беспокоить, сказал, что ты уже почти поймал свой alegre mucho.

— Мольто, — поправляю машинально. А он-то откуда знает?

— Отец Анри обещал заглянуть после свадьбы, — мадам Пикар решает вмешаться в разговор, по её разумению, уходящий в сторону от темы. — Он сможет настроить инструмент, какая удача! Воистину, его послал нам милостивый господь.

Дедушка согласно кряхтит, что рукастых священников господь посылает в нищие приходы как раз из милости, ибо милости от людей там не дождёшься. Сейчас бабушка обязательно скажет про свои пять франков. А дедушка — о чём-нибудь ещё. Они никогда не спорят, просто каждый говорит о своём. Значит, я свободен, и спешить мне некуда? Жду неизбежного ощущения лёгкости, но вместо него приходит тяжесть разочарования и детская обида на то, что я никому не нужен. И когда я только повзрослею?!

— Тогда я пройдусь! — пробегаю мимо деда, чмокаю его в щёку и закрываю за собой калитку. Прямо по курсу — марше́, небольшой продуктовый магазин, где всегда можно перекинуться словечком, если не с покупателями, то с хозяйкой, мадам Эшель. Именно она и нужна мне сейчас. С ней я смогу поговорить о том, в чём она достигла непревзойдённых высот — ни о чём — чтобы хоть чем-то занять свою опустевшую, лишенную чёткой сиюминутной цели голову.

Глава 3

Мадам Эшель никогда не казалась мне мастером изящной словесности, разве что в переносном смысле, но на этот раз, как ни странно, сумела расставить всё по местам несколькими словами.