— Дед на реке? Я — к нему!

Никакой Париж и никакой Нью-Йорк, куда я в итоге перебрался два года назад, решив поступить на курс английский литературы, никогда не сравнятся с рекой, омывающей берег нашего сада. Пусть это не ухоженный канал — тот совсем рядом, там лодки, там жизнь — зато здесь живая река, естественный изгиб медлительной Йонны, осока и тина, наглые утки и редкая рыбёшка, покушаться на которую могут только такие энтузиасты, как мой дед, который рыбачит часами, «отдыхая от трескотни».

Гостевая спальня совсем скоро перестанет быть моей, завтра тут остановятся жених с невестой, но сегодня я могу бросить здесь свою пыльную дорожную сумку, снять вещи, пропахшие бензином в такси, и надеть свои любимые старые плавки, которые буля никогда не прибирает далеко, «чтобы не потерять».

— Я скоро, — кричу ей и бегу по пересохшей траве, стараясь не замечать возмущения отвыкших от босых пробежек ног. Бабушкины яблони, дедушкины оливы — этим здесь совсем плохо живётся, но он не может с ними расстаться, они напоминают ему об Испании — все они остаются позади, и вот я на деревянном приступе у реки.

— Дед!

Его здесь нет. Что ж, его я ещё отыщу, а пока одним прыжком в воду оставляю позади всё: поздний средний английский период поэзии, ранний Ренессанс и надменную усмешку профессора Штерна, кого мне ни за что не порадовать своей работой, так зачем и стараться? Там же остаётся и последний разговор с отцом — ведь я приеду из своей Америки на свадьбу брата? — и строгое уточнение о том, что я-де студент, и у меня полно времени, поэтому я подъеду в Вилль пораньше и хорошенечко всё обговорю с отцом Анри!

Конечно, я обговорю с отцом Анри каждый шаг этой свадьбы, кто где сядет, когда войдут молодые, вместе или порознь, и как они обязательно, просто непременно исповедуются накануне. И в ходе этого разговора я разберусь наконец, какого чёрта мне так не терпится снова услышать его голос.

Само собой, эту свадьбу я предпочёл бы планировать с отцом Жаном, нашим старым кюре́, который знал нас с братом с пелёнок. Но кому-то в небесной канцелярии, а может и в более земном религиозном учреждении где-нибудь в городе Осе́р, куда вторые дед с бабой, французские, возили нас с братом на выходные в кино, захотелось перевести престарелого отца Жана в соседний приход не когда-нибудь, а именно прошлым летом. Тогда же к нам в Вилль прислали на его место совсем молодого священника, отца Анри, перепуганного Анри, как сказала сеньора Пенья, и я не сразу понял, что имела в виду моя испанская буля.

Поскольку на мессу я обычно ходил исключительно из уважения к старшим, в воскресный день нашего знакомства я тихо сидел в уголке, затем молча принял на язык «тело христово» и проследовал на выход за одухотворённой французской бабушкой, потерявшей деда несколько лет тому, и за еле сдерживающими себя сеньорой и сеньором Пенья. За дверью этих двоих ждала перепалка, в этом я не сомневался — похоже, дед прихватил на службу вчерашнюю газету, которую за делами не успел просмотреть, и намеревался использовать время, проведенное в церкви, с пользой. Я готовил себя к смачному фортиссимо безо всякого крещендо, как умела только буля, когда на выходе меня остановил он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Рад приветствовать вас в Вилле, Стефан, — он посмотрел на меня полным смущения взглядом, вероятно, тем самым, подмеченным бабулей, но я каким-то образом понял, что он действительно рад. Был ли рад я, осталось для меня тогда под вопросом. Я был удивлён. Я был заинтересован. Я был заинтригован. Совсем не такие глаза смотрели из-за кафедры на прихожан во время проповеди. Да и голос был другим. Глубоким и размеренным, а вовсе не таким робким, как это «рад приветствовать вас в Вилле». А уж имя «Стефан», сказанное с придыханием, и вовсе выбило меня из колеи. На следующее утро я уехал, не подозревая, что к обычному крючку, который тянул меня обратно в Вилль прочной леской каждое лето, добавился ещё и этот голос.

Не думаю, что первый год магистратуры, а тем более, в чужой стране, да ещё и в таком огромном городе, как Нью-Йорк, пусть и после подготовительного курса, способен располагать к расшифровке двусмысленности, смакованию недосказанности и мысленному обращению к былому. Я и думать забыл о деревенском священнике. Как я полагал. Даже успел заново привыкнуть к английскому произношению своего имени — «Привет, Стивен! Как отдохнул?» — и о том, что матушка нарекла меня Стефаном, вспомнил только тогда, когда не кто иной, как именно она огорошила меня новостью о свадьбе брата.

Известие не было для неё радостным и, конечно же, во всём был виноват именно я. Ведь это я познакомил Пьера с «этой американкой». Когда они просто встречались, мама терпела, потому что надеялась, что её мальчик одумается, и так далее. Но я прекрасно знал свою матушку, чтобы понимать, что никто на земле, включая француженок, даже гипотетически не может составить Пьеру достойной партии — предшественница Жаннет, красавица Полин, была коренной парижанкой — поэтому я мужественно молчал в телефонную трубку в течение часа и согласился, в итоге, серьёзно поговорить с братом.

Естественно, мы поговорили тем же вечером. Я позвонил им домой и поздравил Жаннет от всего сердца, Пьера тогда не было, он был на смене. А с ней мы от души посмеялись, это я хорошо помню. Истерика матери не стала для неё сюрпризом, всего лишь отголоском скандала, который моя милая мама закатила в присутствии родителей невесты.

— Но ты же приедешь? Ты всё организуешь? Я так на тебя рассчитываю! — просила Дженет, органично переиначенная Парижем в Жаннет, но по сути оставшаяся той же весёлой американкой, с которой я познакомился в Нью-Йорке, когда проходил годичный курс подготовки. Она была старше на несколько лет. Больше всего на свете её влекла французская литература, которой она посвятила свои студенческие годы, и, конечно же, сама Франция, ставшая её заветной мечтой. Мечтой, не имеющей ничего общего с реальностью, надо сказать, но я не стал её разубеждать, я всего лишь попросил брата встретить её тогда в аэропорту…

То есть виноват был действительно я и, само собой, я пообещал ей, что всё организую «в деревне».

Мне было легко обещать. В прошлом году свадьба казалось настолько далёкой, что сама её реальность ставилась под вопрос. И вот я здесь, а завтра приедут Пьер и Жаннет. И гости.

Зависаю у мостков на локтях, нежась в ласковых водяных потоках, течение не хочет меня отпускать, да я и сам не хочу уходить отсюда, но пора: «Увидимся позже, Йонна! Сейчас у меня другое дело».