– Ты не все знаешь. Они мне угрожали. Угрожали вам с отцом. И предупреждали: если я вернусь, они сделают вашу жизнь невыносимой.
Мать ткнула пальцем в мою сторону:
– Ты, сын мой, причинил нам гораздо больше зла, чем все они, вместе взятые. И теперь ты вернулся, чтобы разбередить старое зло и пустить его по новому кругу?
– Ошибки прошлого должны быть исправлены.
Мать встала:
– Только меня к своим исправлениям не приплетай. Впредь я не желаю иметь с тобой никаких дел.
Она говорила все громче, обращаясь уже не ко мне, а к посетителям таверны. Их было немного, но вскоре ее слова станут известны далеко за пределами «Старой дубинки».
– Слушайте все! Я отрекаюсь от него. Великий и знаменитый пират Эдвард Кенуэй мне больше не сын.
Она оперлась о столешницу и, наклонившись ко мне, прошипела:
– А теперь пошел прочь, мне-больше-не-сын! Убирайся, пока я не позвала солдат и не сказала, где им искать пирата Эдварда Кенуэя.
Я ушел. Весь обратный путь до бристольского пансиона я смахивал слезы с мокрых щек. Я позволил себе расплакаться и был благодарен за это. Благодарен за то, что никто, кроме лошади, не видел моих слез и не слышал моих стенаний.
69
Итак, виновные попрятались. Да, были и другие, например Кобли. Но что толку убивать выполнявших чужие приказы? Моей целью являлись те, кто эти приказы отдавал: Хейг, Скотт и, конечно же, тот, кто оставил на мне след в виде эмблемы тамплиеров. Уилсон.
Теперь они прятались от меня. Одно это неопровержимо доказывало их вину. Хорошо. Пусть пока посидят в своих норах, дрожа от страха. Если все сложится благополучно, нынче вечером Скотт, Уилсон и Хейг повстречаются со смертью.
Но они знали о моих намерениях, а потому мне надо было действовать более скрытно и осмотрительно. Утром, покидая пансион, я знал, что ускользнул из-под носа тамплиерских шпионов. Я зашел в таверну, знакомую мне с юности. Зато мои преследователи едва ли знали, что там на задворках есть отхожее место.
Возле двери я затаил дыхание. Вонь ощущалась уже здесь. Толкнув дверь, я вошел и переоделся в то, что захватил с «Галки». Эту одежду я не надевал очень давно: длинный камзол с обилием пуговиц, бриджи по колено, белые чулки и поношенная треуголка. В таком виде я покинул таверну, выйдя на другую улицу другим человеком. Обычным торговцем, направлявшимся на рынок.
Ее я встретил в условленном месте. Надо было подать ей знак, и я слегка качнул корзинку, висевшую у нее на руке.
– Я получил твою записку, – шепнул я из-за ее спины.
– Хорошо, – не поворачивая головы, ответила Роуз.
Она делала вид, будто рассматривает цветы на прилавке. Затем, оглянувшись по сторонам, сняла с шеи платок и повязала на голову.