– Ты за это ответишь, – пригрозил я, брызгая слюной вперемешку с кровью. – Попомни мои слова, тамплиерский прихвостень.
– Заткнись, иначе в следующий раз угощу мечом.
– Да ты, приятель, не умнее мешка с дерьмом, – усмехнулся я. – Твоему хозяину я нужен живым. Убьешь меня – отправишься на мое место в камеру. А может, и куда похуже.
Сквозь завесу боли, крови и пронзительного солнца я увидел его мрачную физиономию.
– А это мы еще посмотрим! – прорычал он. – Посмотрим.
Путешествие продолжалось. Я шел, плюясь кровью и пытаясь добиться ясности в голове. Последнее мне почти не удавалось. Наконец мы подошли к чему-то вроде лестницы. Я услышал приглушенные голоса Торреса и Роджерса. Затем вверху что-то заскрипело. Я задрал голову и увидел клетку. Один из тамплиерских прихвостней поднялся по лестнице и отпер дверь. Та ржаво скрипнула. Я чувствовал, как солнце прожигает меня насквозь.
Я пытался что-то говорить. Пытался объяснить, что организм у меня обезвожен и на таком жгучем солнце я попросту умру. А если я умру, им никогда не найти Обсерватории. Только Черный Барт знал, где она находится. Подумать даже страшно: Черный Барт, повелевающий столь громадной силой.
«Он пользуется ей прямо сейчас, – думал я. – Потому-то он непобедим».
Но никто не собирался меня слушать. Меня посадили в железную клетку и заперли дверцу, предоставив солнцу довершить остальное. И оно принялось неторопливо зажаривать меня живьем.
59
На закате двое моих «дружков» вытащили меня из клетки и повели в камеру. Наградой за то, что я не сдох в первый же день, была миска воды, оставленная на тюремном полу. Воды было ровно столько, чтобы не дать мне загнуться. Я сделал несколько глотков, чувствуя, как ноют растрескавшиеся губы. Потом, насколько возможно, промыл язвы и волдыри, оставленные на коже солнцем.
Вскоре явились Роджерс и Торрес.
– Где Обсерватория? Где она находится?
Я улыбнулся им иссохшими, кровоточащими губами и ничего не сказал.
«Пока что Робертс грабит вас подчистую, – думал я. – Все ваши замыслы натыкаются на него и рушатся».
– Хочешь завтра отправиться туда же?
– Непременно, – шепотом ответил я. – Свежий воздух мне не повредит.
Эти «прогулки» устраивались не каждый день. Иногда я по нескольку дней кряду проводил в камере. Бывало, меня водили в клетку всего на несколько часов.
– Где Обсерватория? Где она находится?
В иные дни меня оставляли в клетке и после наступления темноты. Мне это даже нравилось: дневной зной сменялся вечерней прохладой. Мучительнее всего была теснота клетки. Я сидел скрючившись, словно в отхожем месте. Все мышцы вопили от боли. Мне по-прежнему отчаянно хотелось пить и есть. Солнечные ожоги все так же терзали кожу. Но повторяю, в чем-то это было лучше, чем вонючая камера. Во всяком случае, после захода солнца.