Я выдохнул, посмотрел куда-то под ноги сидящим напротив, уже оставившим попытки оживить ресивер и теперь внимательно слушающим мой рассказ, – и медленно продолжил:
– Понимаете… Полчаса назад я убил человека. Не бойтесь. Это произошло неумышленно. Я не собирался причинять кому-либо вред. Но всё пошло не так. Весь этот день пошёл не так. Да и вся моя чёртова жизнь… Не знаю, чем я её вообще заслужил, но, видимо, в прошлом воплощении по-крупному облажался… Хотя вы же в Китае вроде не верите в реинкарнацию, да?
В дверь постучали, но никто из нас даже не шелохнулся. В этот момент я внезапно осознал, что рассказываю этим людям свою историю по-китайски. Вернее, говорил я по-русски, но сейчас ясно понимал, что слышали они меня на китайском – отцу семейства даже не нужно было активировать переводчик. Причём то, что я «говорил», явно отличалось от того, что действительно произносил вслух. Я передавал им информацию, и, судя по выражению их лиц, информация была нерадостной – особенно для продолжающей своё беспечное угуканье девочки, которая ничего не понимала, но детали моего рассказа касались именно её – её здоровья и самой судьбы.
Поезд разгонялся всё сильнее. В дверь постучали вновь. Потом ещё, на этот раз громче и нетерпеливее. Послышался голос проводницы: она что-то кричала на китайском. Я посмотрел в окно, где пейзаж сливался в размытый и неясный шлейф: не иначе как небесный дизайнер решил включить функцию
– Откройте дверь, повторяю! Если в купе находится безбилетный пассажир, вы будете оштрафованы и сняты с поезда. Я приказываю! – Почему-то на этой фразе я представил стоящего на плацу отца, как всегда хмурого и страдающего похмельем. Однако страшно мне на этот раз не было.
Никто из нас не реагировал на проводницу – все смотрели на девочку. А я продолжал и продолжал говорить. Об этом странном дне и всей своей жизни.
Вдруг поезд резко дёрнулся – неужто кто-то нажал на стоп-кран? – и начал быстро тормозить. Мы все повалились назад, с трудом удержавшись на местах. Девочка полетела со стола, но бабушка, мгновенно проснувшись, инстинктивно поймала внучку дряхлыми руками и крепко прижала к себе. Родители встрепенулись и направили всё внимание на ребёнка. В этот момент я отчётливо осознал, как выглядит настоящая, истинная любовь – любовь не «вовнутрь», не к самому себе, а направленная куда-то вовне.
Крика проводницы уже не было. Но то, что я услышал вместо него, заставило меня ещё сильнее вцепиться руками в сиденье – а после обречённо повесить голову.
– Станция «Добрынинская».
Двери купе автоматически открылись. На платформе стояли люди. Я посмотрел на моих временных попутчиков в последний раз и вышел из вагона.
/Anton Notes
/Вопрос
Август подходил к концу, а вместе с ним и зима, что никого уже не могло удивить. Будто опаздывая, она второпях впускала в свои владения солнечные лучи, увеличивая длительность светового дня и повышая громкость птичьих переливов. На хор пернатых большинство людей обычно внимания не обращает – но только не Анна Семёновна. Хотя в свои шестьдесят восемь она была вполне здорова (классический микс из старческой тревожности и хронического ревматизма вкупе с одной искусственной почкой не в счёт) и никаких из ряда вон выходящих проблем с психикой не имела, весну Анна Семёновна всегда встречала с раздражением. Ведь как ещё можно относиться к этому дьявольскому времени, когда чёртовы птицы вьют гнёзда из звуков буквально в её голове, явно издеваясь над потрёпанной временем душевной организацией и всеми силами стараясь сломать не менее тонкие настройки старого слухового аппарата? Добавьте к этому вечно жужжащие надзорные и курьерские дроны, летающие туда-сюда без передышки, – и очередной нервный срыв обеспечен.
Она вообще жила в постоянном раздражении. Вся её жизнь, весь окружающий мир, вся сложная, многослойная действительность шумного мегаполиса, в котором выросла эта с виду щуплая и вечно одинокая (кот опять же не в счёт) женщина, представлялись ей одним большим раздражителем, который начал свою нервирующую работу с самого первого дня её жизни, да так и не прекратил, – и Анна Семёновна, естественно, раздражалась в ответ. Но только когда этого никто не видел. На людях же она была сама любезность, стараясь казаться этаким божьим одуванчиком, ангелом во плоти. Хотя все мы прекрасно знаем, что, как ни крути, люди чувствуют фальшь – интуитивно, печёнкой или чем там чувствуют люди. Поэтому рядом с Анной Семёновной обычно не задерживались. Да, были соседи, попутчики, продавцы, курьеры. Когда-то (в другой жизни?) – родители, коллеги, однокурсники, одноклассники и даже редкие друзья. Всех их Анна Семёновна людьми почему-то не считала. Они были для неё другими, чужими, неблизкими. Нечёткими отражениями иной, непонятной ей реальности. Короче говоря, старушка жила в своём собственном мире, а когда ей приходилось выходить за порог, она с огромным усилием надевала наспех скроенную маску милой интеллигентной москвички и пыталась получить от мира внешнего то, что ей было необходимо. И обычно ей это удавалось. Обычно, но не всегда.