– Были ли у него соавторы, ревностные оппоненты, злопыхатели, завистники? – спросил господин Самолётов. – Une jalousie professionnelle.

– Трудно сказать. Вы правы, без злопыхателей в большой науке не обходится, – Степан неожиданно рассмеялся, так ему понравилось выражение этого пижонистого сыщика. – Но, к сожалению, или к счастью, у отца таковых почти не было. Чтобы прямо смертельная зависть. Не было. Нет.

– А жёны Вашего батюшки, что они? – напомнила о второй части вопроса художница.

– С моей матерью он познакомился, будучи молодым ещё человеком. Женился. Вскорости у них родился я. Мать умерла, когда мне было восемнадцать лет. Чахотка.

– Сочувствуем. Он был хорошим Вам отцом? – спросила Анхен.

– Да, – просто ответил Степан.

Молодой мужчина преобразился при воспоминании об этом. Некрасивое его лицо просветлело и показалось художнице даже привлекательным.

– Говаривал, что в детстве терпел порку и строгие наказания от своего отца, зато вырос образованным. И мне он хочет такой доли. Не порки, нет – образования. Я хоть внешне на отца не похож – впрочем, вы и сами сие наблюдаете, но унаследовал от него тягу к знаниям. И, говорил, что не стоит останавливаться перед преградами. Мы ладили с ним. Дружно жили вместе после смерти матери.

– А Ольга? – напомнил господин Самолётов.

Господин Колбинский в мгновение ока переменился в лице. Отвратительная гримаса исказила и без того неидеальные черты молодого человека.

– А Ольга нас и разлучила, – пробасил он, нахмурившись. – Быстро прибрала к рукам и дом, и отца. Эта стяжательница без малейшего зазрения совести принялась расхаживать по нашему дому в маминых платьях и украшениях, настраивать против меня отца. А мой старый дурак ей во всём потакал. Седина в бороду, бес в ребро, как говорится. И слышать ничего не желал. Даже прогнал меня, чуть я заикнулся о корысти молодухи.

– И последний вопрос. Где Вы были в понедельник вечером? – неожиданно сменил тему сыщик.

– Тут, – ответил Степан, показывая на колбы и мензурки.

– У Степана Колбинского железное алиби. В ночь убийства он допоздна работал в химической лаборатории. Есть свидетели, – заявил господин Самолётов начальнику, едва они переступили порог родного учреждения.

– Ну, что же. Недурно, молодые люди. Означает сие, что версию номер два мы пока откладываем в сторону. Давайте работать с первой версией. Вдовушка. Хм. Потерпевшему понадобилась консультация адвоката. Как, бишь, его фамилия?

– Цветков, Клим Иванович, – ответил делопроизводитель.

– Вот что, молодой человек. Езжайте-ка Вы с Анной Николаевной к адвокату. Расспросите его обо всём, – подытожил разговор чиновник. – М-да, расспросите.

Господин Самолётов и госпожа Ростоцкая вышли из здания полицейского управления, сели в экипаж и двинулись по шумным улицам Санкт-Петербурга. Вдоль каналов с редкими лодками, по булыжной мостовой, под звуки конки и крики извозчиков и мальчишек, продающих газеты.

– Господин Орловский, доложу я Вам, свирепствует. Требует выдать подозреваемых сию же минуту. Иначе, говорит, шкуру со всех спущу. Так и сказал – слово в слово.

– Иван Филаретович, откуда обо всём, об этом так ладно ведаете Вы? – не удержалась и задала давно мучивший её вопрос Анхен. – Ну, право слово, откуда? Неужели Фёдор Осипович докладывает Вам.