Прощались как-то грустно.

Летом 57-го, снова приехав на каникулы домой, я застал Анатолия за неожиданным занятием – он готовил городской молодежный праздник. Оказалось, что его выдвинули на комсомольскую работу, что он инструктор райкома и вот-вот его переведут в горком.

Праздник молодежи удался. Мы посмотрели концерт художественной самодеятельности, потом был фейерверк, и Толе надо бы радоваться, что дело он организовал как следует, но лицо его было печальным.

Мы шли из «Звездочки» по тихим зеленым улицам. Было слышно, как трещали цикады.

– Знаешь, – сказал он, – комсомол хочет послать меня на учебу.

– А ты?

– А я решил попробовать поступить в ГИТИС еще раз… в последний. Если опять провалюсь…

– Ты не провалишься. Тебя обязательно примут. Но, если что-то случится, хотя я не верю, что случится, приезжай в Свердловск.

– Зачем?

– Там хороший театр. И в этом году при театре открывается студия. Остановишься у моего друга, он свердловчанин. Но все это я говорю на всякий случай…

В ГИТИС его не приняли и в третий раз. И вот мы встречаемся в Свердловске.

…Опять третий тур творческого конкурса. Толя вышел из репетиционного зала, где проходил экзамен. Я бросился к нему:

– Ну как?

– Погоди. Пойдем покурим.

Я видел, что он не может унять нервную дрожь. Мы стояли на лестничной клетке и жадно курили.

– Сейчас скажут… Предупредили, чтобы никто не уходил.

Принять в студию должны были двадцать человек, а до третьего тура было допущено втрое больше. Нервные смешки, предположения, домыслы звучали отрывисто, напряженно.

Вот стоит парень из Сочи – с роскошной цыганистой шевелюрой, с карими продолговатыми глазами – точь-в-точь как Толя описал в письме из Москвы. В светлом костюме, шарф переброшен через плечо. А на улице – ветер, дождь, слякоть.

Вот стоит белобрысый парень из Новосибирска. Похож на вопросительный знак. Толя прозвал его Гамлетом. Он ни капельки не волнуется, убежден, что его примут. И вдруг:

– Солоницын!