Пройдя, сколько позволяла веревка, в сторону чадящей плошки с бараньим жиром, Ки-шон легла на циновки и попробовала достать до светильника. Она вытянулась в струнку, сухожилия свело от боли, но ей удалось лишь дотронуться до плошки кончиками пальцев. Тогда она схватилась обеими руками за веревку и дернула изо всех сил. Тяжеленный казан слегка сдвинулся, но Ки-шон было достаточно и этого. Как тигрица, она метнулась вперед, завладела светильником и подставила под слабый огонек веревку.
Внезапно одна из женщин обернулась, увидела, что происходит, и завизжала, привлекая внимание остальных. Те тоже стали оглядываться. Низкорослая, но крепко сбитая кочевница первой бросилась к строптивой пленнице. Веревка еще не сгорела, однако медлить было нельзя. Ки-шон рванула ее, и треск разрывающихся волокон дал знать, что она освободилась от привязи. Извергнув высокий, долгий, закладывающий уши вопль, кхитаянка швырнула в лицо приближающейся кочевнице плошку с горящим жиром. Закрыв обожженное лицо руками, та рухнула на колени. Ки-шон уже была рядом. Ее тонкая, хрупкая на вид рука скользнула за пояс раненой и выдернула кинжал. Увидев стальное лезвие, другая женщина бросилась прочь из шатра, остальные же стояли точно заговоренные.
Ненависть, одна только ненависть ко всем причастным к ее горю, к ее унижению, руководила Ки-шон. Как вихрь промчалась она через шатер и принялась вонзать кинжал в столпившихся перед выходом кочевниц, не разбирая, в кого и сколько раз втыкает мгновенно покрасневший клинок. Тела беспомощно закрывающихся руками, голосящих женщин оседали на пол, заливая его кровью. Из глубин Шатра к одной из умирающих от раны в живот с воплем бросился мальчик. Ки-шон обернулась к будущему грабителю и насильнику.
— Проклятый ублюдок, мерзкое отродье! — С этими словами она встретила ребенка ударом кинжала.
В живых в шатре никого не осталось, и кхитаянка выскользнула наружу. Первое, что она увидела,— возвышающуюся над всеми фигуру воина-великана, освещенную пламенем горящего шатра. Меч гиганта легко, будто деревянный, описывал замысловатые круги, опускаясь на наседающих кочевников, разрубая их плоть, снося головы, отсекая конечности. Тело исполина, гибкое, как бамбук, отклонялось влево-вправо, вперед-назад, с кошачьими проворством уходя от сабельных ударов и пущенных стрел. Это бог, пришедший спасти ее,— вот первое, что подумалось Ки-шон, и она тут же дала себе обет: если она исполнит все, что задумала и останется жива, то до конца дней своих станет рабыней черноволосого великана душой и телом.
Конан казался богом или посланцем богов не только кхитаянке. Многие воины кочевого племени тоже считали так и пятились, а то и бежали сломя голову прочь, подальше от меча великана. Как может смертный человек так храбро сражаться, уходить от стрел, от клинков сабель, откуда такая уверенность в себе у простого смертного?!
Однако несколько сабельных ударов все же достигли Конана, правда, оставив лишь неглубокие, но кровоточащие раны. Одна из стрел вонзилась в бедро, но варвар тут же обломал торчавшее из ноги древко и продолжал битву — что-что, а глушить боль во время боя он умел. Он умел все, что должен уметь воин, и делал это лучше встречавшихся ему на поле битвы бойцов. Наделенный природой выдающимся талантом поединщика, он с детских лет совершенствовал себя.
В других странах, у других народов Конан с поразительной быстротой перенимал неизвестные ему доселе боевые навыки и вскорости превзошел учителей. Всю свою — еще недолгую — жизнь провел он в битвах и сражениях. Он родился воином и, невзирая на молодость, был великим воином.
В юные годы Конана, как и других киммерийцев, учили тому, что называлось «чувство летящей смерти». Давали в руки деревянный меч, завязывали глаза и заставляли отбивать и уклоняться от ударов деревянной палки учителя. Палкой били сильно, нещадно. Не у многих сверстников Конана, в конце концов, появлялось интуитивное умение, расслышав шум прорезаемого оружием воздуха, раньше самой мысли об этом, отбить удар или отбросить в сторону тело. Лишь Конан умудрялся с завязанными глазами наносить учителю поражающий удар своим детским мечом.
«Чувство летящей смерти» да пущенный магом дым, что со спины скрывал Конана от глаз вооруженных луками кочевников, помогли киммерийцу спасаться от стрел. Но понимая, что уклоняться от «летящей смерти» становится все труднее, варвар нашел еще одну защиту.
Нагнувшись, он схватил за широкий кожаный пояс одного из зарубленных им дикарей и поднял труп, как щит. В бесчувственное тело впивались стрелы, сабли вспарывали мертвую плоть. Северянин с легкостью управлялся с многопудовым «щитом». Кочевники были заворожены невиданной силой. Если в начале заварухи ряды кочевников пополнялись сбегавшимися со всех концов поселения воинами, то теперь — редели. Видя, что перед ним уже нет плотной стены врагов, варвар решился на прорыв к ближайшему шатру. Ведь они не ставили себе целью сражаться со всем племенем, им во что бы то ни стало надо было спасти Луару. Неистово размахивая мечом и подставляя под град Ударов и стрел изуродованный труп-щит, киммериец стремглав рванул в прорубленный им коридор. Кочевники расступались в суеверном ужасе, и вскоре Конан оказался рядом с одним из шатров. Около входа, обнажив саблю, киммерийца поджидал вождь племени, шума-хан.
Скрытый от дикарей дымовой завесой, Хорг размышлял, что предпринять дальше. Биться спиной к спине, плечом к плечу с Конаном или как можно скорее разыскать сестру увести ее в безопасное место?
Не дожидаясь более, когда из дыма на него выскочат враги, кузнец обежал пылающий шатер и ринулся на поиски Луары.
Он выскочил на открытое место — до ближайшего кочевого жилища оставалось две дюжины шагов. Но наперерез Хоргу спешил двое размахивающих саблями воинов. Хоргу ничего не оставалось, как вступить с ними в поединок. Под первый удар кузнец подставил стальную рукоять молота — раздался звон, посыпались искры. Отпрыгнув назад, Хорг ушел от сабельного выпада врага и решил воспользоваться своим излюбленным, но очень рискованным приемом: при неудаче он мог оказаться в тяжелейшем, почти безвыходном положении. Отведя молот как можно дальше вбок, кузнец изо всех сил оттолкнулся от земли и кинул тело под ноги врагов, одновременно нанося подсекающий удар своим оружием. Удалось! Дикари рухнули на спину. Хорг первым вскочил с земли, поскольку был готов к падению, и поразил одного кочевника рукоятью молота в голову, а другому било угодило в шею. Противники были только ранены, но все равно вышли из строя. Путь к шатру был свободен.
Искать вход в шатер не было ни времени, ни возможности. Хорг с разбега обрушил молот на стену из шкур. И, пробив дыру, прыгнул внутрь…
Боги! Глубоко в спину вошло нечто острое, пронзив все тело невыносимой болью. Стрела! Хорг ввалился в шатер. Упал. «Нельзя умирать! — возопил его мозг.— Встань!»
И кузнец поднялся на ноги. В полумраке шатра метались чьи-то фигуры, от женского визга заложило уши.
— Луара! — выкрикнул Хорг.
Юсуп-хан поймал за ступню строптивую рабыню, притянул к себе, распял на перине, прижав ее руки и ноги своими ручищами и ножищами, и на его лице появилась блаженная улыбка.
— Так-так,— проговорил он.— Хорошо себя вела! Но хватит. Я хочу тебя взять!