— Показалось,— сказал он.— Вроде бы там кто-то шевельнулся… Нет, все-таки лес не моя стихия.
— Кролик, наверное.
— Кролик? Может быть. Но не хотел бы я повстречаться с кроликом таких размеров.
Значит, показалось,— успокоил Стагир.— Я же говорил, диких зверей тут уже давно никто не видел.
— Ну и слава Крому. Так что ты там про бабку говорил?..
Застать Конана врасплох, напасть так, чтобы он хотя бы последний миг не успел среагировать, было почти невозможно. Звериные инстинкты варвара, обостренные его полной тревожных приключений жизнью, позволяли ему почувствовать приближение опасности, даже не видя ее. И он почти всегда успевал повернуться к опасности лицом. Почти всегда…
Его инстинкты были бессильны лишь перед потусторонними силами, перед порождениями темных областей Неведомого, предвосхищать появление которых можно, лишь познав тайны искусства магии. А Конан отнюдь не стремился постигать эти тайны. Его удел — быть воином, а не чародеем…
Земля разверзлась в том месте, где сидел Стагир, и что-то темное стремительно рванулось вверх из самых недр и впилось в тело мальчика. Истошный крик пронзил лесную тишь… и тут же стих.
Неведомая тварь потянула ребенка вниз, под землю, но Конан уже летел в прыжке, обнажив меч. Его острый клинок рассек скрывавшуюся в норе тварь. Во все стороны брызнула зловонная черная жидкость. Ее капли заставляли чернеть траву и обжигали кожу киммерийца.
Конан не замечал этого.
Он подскочил к Стагиру, упавшему возле ямы, в которой пульсировало и дергалось в агонии нечто, и перевернул ребенка на спину. Покрытая зелеными бородавками огромная змеиная башка, отделенная ударом меча от шеи, словно отвратительный нарост возвышалась на тельце парнишки. Зубы твари вонзились в левый бок Стагира, достав до самого сердца.
Конан попытался разжать сомкнувшуюся змеиную пасть, хотя видел, что мальчик мертв и ему уже ничем не поможешь. Но оставить эту мерзость даже в небьющемся сердце он не мог.
Вздулись от напряжения мускулы варвара-исполина, на побагровевшей шее билась жила, но пасть не поддавалась, будто адские силы все еще помогали гнусной дохлятине.
Конан был не из тех, кто сдается. Он удвоил усилия — и вот… Пасть с отвратительным скрипом разжалась, и острые зубы — каждый размером с небольшой кинжал — вышли из тела. Киммериец отбросил голову гадины подальше…
Конан унес мертвого мальчика с проклятого места и, выкопав могилу у подножия высокого холма, предал его тело земле. Сердце киммерийца разрывалось от боли и гнева. Он постоял над могилой, потом подобрал мешок Стагира и стал взбираться на холм.
Тревожные мысли одолевали Конана. Гибель мальчика… Еще одна гигантская змея… Черный узел проклятого колдовства все туже затягивался вокруг него. Теперь Конан не сомневался: какой-то колдун стремится расправиться с ним. Но кто и зачем? Когда и где киммериец перешел ему дорогу? И почему на этот раз жертвой злых козней стал ни в чем не повинный мальчишка? Что это, ошибка колдуна?.. Да, необходимо поскорее все выяснить. Может, этот чертов отшельник что-нибудь знает?.. Но его еще надо найти…
Столетний сухой дуб возвышался на холме, как патриарх на троне. Он отозвался недовольным поскрипыванием, когда какой-то человечишка вздумал потревожить его, взобравшись на самую вершину.
Конан внимательно оглядывал расстилавшиеся внизу желто-зеленые дали. Вот его взгляд застыл — он заметил поднимающийся над лесом дымок. «Дым из трубы, а не от костра,— определил киммериец.— Как раз в той стороне, куда мы шли со Стагиром. Клянусь Кромом и Митрой, это он, отшельник. Что ж, скоро я пожалую к тебе в гости…»
У подножия поросшей мхом скалы притулился деревянный домик — небольшой и на первый взгляд старый, как сам этот лес. Из трубы на крытой соломой крыше вился сизый дымок, однако из-за притворенной двери не доносилось ни звука. Окон в хибаре не было.
Конан подошел к двери и постучал рукоятью кинжала — вежливо, но настойчиво. Изнутри донесся шорох, и снова все стихло.