Представив, как она предлагает бывшему работодателю и бывшему фактическому хозяину «Вераса» отовариться джинсами, закупленными на его же бабки, Элеонора начала смеяться.
— Он меня убьёт.
— Не убьёт. И ты — не Инга. Если бы она не позволяла вытворять с собой всё, что угодно, осталась бы жива. Но, прошу тебя, давай наши отношения не будут омрачать тени прошлого: ни он, ни она.
— Согласна!
— Отлично. Последний момент. В КГБ — чистоплюи. Брать наличные деньги от вас, так сказать — уголовного элемента, им западло. И доверенных людей не хватает. Говорю откровенно: пасти тебя намерены поручить мне. Я должен буду контролировать вашу нелегальную бухгалтерию. Всю прибыль, что раньше забирал Бекетов, приносить куратору.
— Вот так и всю? А сам?
— Сам тоже не останусь у разбитого корыта. У вас же в руководстве на человечка меньше будет, коль заведующая комисса и зам — одно лицо? И секретарше можно платить не столько, сколько тебе, а 110 рублей, только по ведомости. Посади туда старуху с бородавками на носу.
— Всё прекрасно! Только согласится ли Кабушкина? Сегодня зверем на меня смотрела.
— Не ей решать. А что вы будете в одном террариуме, две кусачие кобры, старая опытная и умная молодая, так лучше не придумаешь. Только сразу предупреждаю, если сговоритесь против меня и куратора, мои нежные чувства к тебе сразу иссякнут. С ними и покровительственное отношение.
— Ты за меня решил…
— Нет, Эля! Ни в коем случае. Исчезновение Бекетова породило ситуацию, в которой я тебе предлагаю выбор: поискать счастья в другом месте, потому что Валентина Ивановна тебя терпеть не захочет, или вырасти. Видела, сколько у Прокофьевны золота? Хватит на зубные протезы кашалоту. Её источник дохода станет твоим. Но только при одном условии — твоём согласии. Я женщин не насилую. Предпочитаю уговаривать.
— А вот твой Лёша…
— Он пробовал насиловать? Смотри, получишь срок за сопротивление работнику милиции. А пока на свободе, налей кофе. Душевная отбивная была, кстати. Спасибо! Как-нибудь повторишь.
Она встала и принялась заваривать кофе в турке, не размениваясь на растворимый.
— Он такой настойчивый, этот лейтенант, что уже противно стало. Такому дала бы… ну только по очень большой необходимости.
— А из жалости?
— Из жалости — нет, — Элеонора аккуратно налила кофе через ситечко в две чашки. — Тебе с сахаром и сливками?
— Только с сахаром. Расскажи, почему тебе не присуща жалость.
— Присуща. И именно поэтому Лёху к себе не подпущу. Понимаешь… Есть мужики, нуждающиеся исключительно в самоутверждении. Ему надо только отметиться — поставил палку красивой высокой бабе. Чтоб перед другими кобелями хвастаться. Мне с таким достаточно убедиться, что надел презерватив, раздвинуть ноги, главное — быстрее сходить помыться после его грязных лап и слюней. Лёха не такой. Я ему правда нравлюсь. Если дам разок, а потом пошлю подальше, удар получит по самолюбию недетский. Говорят, у некоторых после такого облома вообще не встаёт. Он мне ничего плохого не сделал. Зачем его обижать?
— Вот я к тебе и не пристаю, чтобы не быть обиженным. Ты умеешь относиться к подобному легко, я — нет. Угостишь меня по дружбе, неминуемо в тебя влюблюсь, но без взаимности, значит — и без продолжения. Расстроюсь не меньше Лёхи. В общем, спасибо за кофе и ужин, но, моя драгоценная, я не услышал твоего крайнего слова. Согласна ли ты… — он перешёл на тональность, которой в ЗАГСах говорят «согласны ли вы взять в жёны Марьпетровну». — Согласна ли ты стать заведующей комиссионки и лично контролировать всю противозаконную деятельность, временно допускаемую в «Верасе» в интересах госбезопасности СССР?