В полумраке межгаражного проезда на снег упал тёмный предмет. Свет фонарика погас.

Начальник розыска скинул на снег куртку, поверх неё — оперативную кобуру с пистолетом, и ринулся в тёмную гаражную глубину, подняв сжатые кулаки к подбородку в боксёрской стойке.

Почему сыщику не пришло в голову, что у автогангстеров может быть другой ствол, Егор не понял. Сам метнулся к лежащему на снегу пистолету.

Патрон в патроннике. Патроны в магазине.

Он стал чуть сбоку от гаража. Лёха недвижимо замер напротив в симметричной позе с «Макаровым» наизготовку, образовав живую скульптурную группу: первомайцы охотятся на живого человека.

Если Папаныч воображал, что через минуту вернётся на свежий воздух, сжимая в одной могучей пятерне шиворот Ковтуна-Кабана, в другой — последнего третьего подельника, то немного не рассчитал. Из гаражного мрака минуты две доносились звуки ударов, сначала мягкие, как по человеческому телу. Потом — подозрительно напоминавшие грохот чьего-то лба о капот или крышу «Жигулей». Наконец, всё стихло.

— Егор! Что делать будем? — тревожно охнул Лёха.

— Стрелять. Эй! Пацаны! Считаем майора Папанова мёртвым. Сейчас высадим два магазина в темноту наугад и зайдём.

И он пальнул в изувеченный десятками ударов багажник «Жигулей».

Лёха выразительно покрутил пальцем у виска.

— Не стреляйте! Живой ваш мусор. Пока.

Из гаража вышла процессия. Первым семенил майор с запрокинутой назад головой — так, будто хотел рассмотреть через низкие облака созвездие Кассиопеи. Выпрямить голову и шею мешал нож, плотно прижатый к его горлу.

Руками он изо всех сил пытался отдалить лезвие от своего кадыка. Но, видимо, автомобильный вор, носивший погоняло Кабан, был многократно сильнее. А на вид — гораздо массивнее. Возможно, Папаныч намеревался вырубить его апперкотом, но что-то пошло не так.

— Короче, слушать сюда, менты. Ключ от «Москвича» и вашей тарантайки — мне. Мы уезжаем.

По идее, решение должен был принимать Папаныч как старший по званию. Но он ничего не говорил, как ничего не могла сказать и его физиономия, носившая следы соударения с кузовом «Жигулей», причём поволжская жесть с честью выдержала сражение. В полумраке на избитом лице нельзя было прочесть какие-либо гримасы или намёки.

И Егор решил сымпровизировать.

— Как тебя? Кабан? Предлагаю другую сделку. Режь его!

— Пургу гонишь, ментяра… Зарежу его, и ты меня мочканёшь!

— Эх, ты не представляешь, как этот жирный меня достал. «Олень», «дятел», «выговор с занесением в печень»! Других добрых слов от начальственной свиноматки не слышу. Так что давай, кончай его. Пальну в воздух для острастки, и беги себе на все четыре стороны.

Взгляд Папаныча сфокусировался на Егоре и пообещал: выживу — тебе хана.