— И убивать людей, — шепчу я. — Как родителей Джереми.

— Возможно.

Селена перегибается через стойку и берет меня за руки. — Но, Харпер, — мягко говорит она, — это старые истории. Мифы. Я знаю, как пугающе они звучат, но, в конце концов, это все, что они есть — истории.

Она отпускает мои руки.

— Я рассказала тебе все, что знаю о проклятии, потому что думаю, что если ты владеешь особняком, ты имеешь право знать. Но это не значит, что я в это верю, — она мягко улыбается. — И иногда сны — это просто сны. Не все имеет глубокий смысл.

Я медленно киваю. — Что случилось с остальными членами семьи?

— У большинства хватило ума уехать.

Она пожимает плечами. — Те, кто остался, держались особняка. В семье Мариньи всегда ходили слухи о безумии, будь то правда или суеверие. Семейные состояния приходили и уходили, как и у большинства на Юге. В конце концов то, что осталось от богатства, исчезло, а вместе с ним исчезли и все признаки былой славы. Но какими бы бедными они ни были, до родителей Джереми, Мариньи никогда не продавали сам дом. В конце концов, это же Глубокий Юг.

Она пожимает плечами.

— Древние суеверия бессмертны. Старый налоговый фонд каждый год платил земельные налоги, и хотя на его восстановление никогда не хватало средств, особняк оставался в семье Мариньи.

— До меня.

— Да, — тихо говорит Селена. — До тебя.

Я слегка улыбаюсь ей.

— Спасибо, — говорю я, искренне. — Я думаю, что, по крайней мере, хорошо знать правду.

Я иду к двери и свету снаружи, пытаясь игнорировать холодный страх, бурлящий внутри.