– Здесь – все бумаги про сделку Иванчука с братьями Кастро. Он разместил у них три с половиной ярда баксов. И обещал еще десять, когда его партия выиграет выборы. Две его военные яхты уже стоят в заливе Свиней. Это гигантский скандал. Когда американцы узнают, что у них творится под брюхом, они изничтожат Иванчука. Ты понял?
Он, должно быть, любил повторять такой вопрос.
– Да, я понял.
Потверже надо звучать, потверже, им это нравится.
– Что сделать?
В ответственные минуты голос Михаила слегка трезвел. Во всяком случае, так казалось.
– Сделать надо слив. Оптимально – здесь, в американской газете. Хорошей газете, не желтой. Процентов пять материалов. Этого хватит, чтобы поиметь Иванчука по самые гланды. Но не совсем поиметь. Совсем нам не надо. Надо, чтобы он понял: мы кое-чего можем. И если он от меня не отлезет…
Я, конечно, знал, что Михаил должен Иванчуку восемьдесят пять миллионов долларов. Или Иванчук так считает. Но это много кто знает, не Бог весть какая тайна.
– Восемьдесят пять миллионов? – спросил я почти убедительно.
В ответ он только повернул ко мне портфельное лицо – с явственной гримасой брезгливости. Вроде как “что ты вообще знаешь о восьмидесяти пяти миллионах? ты их хоть в жизни видел?”. Или: “все что-то понимают про эту историю, не пытайся показать, что понимаешь лучше остальных”.
Виски переливался через все края, но успевал исчезнуть в многоугольном рту моего клиента.
– Портфель вы мне отдаете?
– Отдаю. Но давай еще посидим. Я слишком долго шел сюда из гребаного
Я должен был задать вопрос, который не мог не задать.
– А как вы вообще пришли в
– Ногами. Этими ногами пришел. Меня там встретил друг мой, Федя. Который ядерное разоружение. И сказал: если хочешь три дня пить, иди в
С
На закуску подали сыры из французского ресторана. В
– Ты знаешь, – продолжал Михаил, – я ведь по дороге два раза упал. Портфель очень тяжелый. Один раз – у бара. Кажется,
– Нет, нет, конечно.