- Сигарету разрешите, товарищ прапорщик?
- Перестань, все, что на столе - бери не стесняясь. Может, последний день живем. Кто его знает?
Наумов в ответ промолчал. Кесарю - кесарево...
Выпили еще по паре, и Дымов, понимая особым чутьем, что перед ним не совсем обычный солдат-контрактник, не выдержал и спросил:
- Я уже говорил, что не мое это дело, но, убей, хочется знать, кому спину подставляю. Двадцать лет родине отдал. Дома жена и дети ждут, а я тут загораю. Хорошо, пока спокойно, стреляют редко. Может, дотяну до срока, целый домой вернусь. Не хочется малых сиротами оставлять. Хотя, сам виноват. Запил понимаешь, но как не запить, когда такое кругом творится - не угла своего нет, ни достатка в семье. Денежное содержание месяцами не выплачивали, жена совсем запилила.
- Понимаю, в жизни всякое случается, - кивнул Наумов. - Главное, духом не падать. А обо мне и рассказывать нечего. Я ведь лейтенантом был. А потом стандартная постперестроечная история - недостача в роте, сшили дело и в тюрьму. Звания конечно лишили. Вышел - работы нет. Да и что кадровый офицер умеет делать? Поскитался, помыкался, затем решил, что лучше в армию - рядовым, чем в бомжи. Так, тут и очутился.
- Достойная альтернатива, - кивнул Дымов. - Не всякий выберет такой путь.
- Это личное, - заметил Иван. - Если думать, что в жизни все предопределено заранее, хорошего - не жди. Человек сам кузнец своего счастья. Определяет приоритеты, реализует желания. То есть, поступает, как заложено в сознании.
- Раньше сознание было массовым...
- В смысле?
- Сначала комсомол, затем Партия - они определяли сознание. Все было проще - поступай, как прописано в правилах, и достигнешь определенных вершин.
- Не всем покорялись эти вершины, - заметил Наумов. - Независимо от желания. Я не сразу понял это. Только в колонии, когда было время для размышления. А его там было предостаточно.
- Да, уж.
- Темнеет, - заметил Иван, после небольшой паузы. - Не пора ли по койкам?
- Ты, иди, ложись, - кивнул Дымов. - А я, еще немного тут посижу.
Наумов выбрался из-за стола и отправился к лежаку на открытом воздухе, сооруженному из ящиков. Устроившись, стал глядеть в небо, где уже зажглись первые звезды, необычайно яркие и чужие. Дома, он часто наблюдал за звездами, и сейчас казалось, что здесь, в этих краях, похожих нет, что они остались далеко, за горными хребтами. Еще какое-то время, любовался ночными красотами, но вскоре дневная усталость и алкоголь сделали свое дело - он заснул.
Проснулся от неясного шума - то ли ветка хрустнула, то ли камень, скатившись с уклона, хлопнулся обо что-то твердое. Открыл глаза и, оглядевшись по сторонам, увидел Дымова. Тот показал знак "тихо", приложив палец к губам. Иван, аккуратно, стараясь не шуметь, поднял лежащий рядом автомат, и принялся всматриваться в темноту. Но, как не старался, все равно не смог ничего разглядеть, только вскоре от напряжения, перед глазами залетала цветная мошкара. Сколько времени они провели в ожидании, не шевелясь и почти не дыша, сказать трудно. Когда темнота вокруг посерела, разбавленная первыми лучами восходящего солнца, немного расслабились, но до утра больше не заснули. Молча, лежали, сжимая автоматы, и оглядывались по сторонам.
Как только солнце полностью взошло, Дымов отправился осмотреть окрестности, на предмет каких либо следов ночного визита. Ивану же досталось приготовление завтрака, (а так же обеда и ужина), и в завершение его первого наряда на новом месте - мытье посуды. Служба - есть служба.
Вскоре аромат солдатской каши окутал ближайшие подступы к посту, и на запах этот из палатки выполз похмельный Климов.
- Привет, Иван, - поздоровался он, присаживаясь к костру. - Кашу готовишь?