Алкина остановилась, и дернула Клеппа за медвежью шкуру. Клепп тоже остановился. Алкина сказала, со своим странным южным акцентом, показывая вперед:
— Впереди опасно! Я чувствую… — и колдунья добавила несколько слов, которые Хродвальд не понял. Он вопросительно посмотрел на Клеппа, который стоял с раскрытым ртом.
— Переведи! — кивнул на Алкину Хродвальд. Клепп захлопнул рот, и привычно задумался, хмурясь, словно баран увидевшей новое. Опять не может подобрать слов. Это надолго.
— Дай! — Хродвальд указал Клеппу на переводную кость Брагги, и протянул руку. Не стал хвататься сам, зная что Клепп очень дорожит этим способом общения с колдуньей. — Я отдам — добавил ярл, видя замешательство на лице Клеппа. Взяв протянутую кость, он повернулся к колдунье, пытливо заглянул ей в глаза, и спросил:
— Что там впереди?
— Я чувствую… — Алкина повторила те же слова, и в голове ярла пронеслась вереница образов. Так иногда бывает с переводными артефактами. Хорошо когда в родном языке есть слово, которое обозначает тот же понятие, что тебе сказали другим языком. Но артефакт начинает путать мысли и метаться среди образов, если понятие расплывчато, или в твоем языке нет точного аналога. А если одно слово, или понятие, разбить на два, то никакая магия не сможет помочь понять человека говорящего на другом языке. Не говори “отходим к морю”, скажи “идем к земле кораблей”. Так северяне и придумали кеннинги. Выхватив из своей головы самые главные образы, что рождал артефакт, Хродвальд отдал кость Клеппу, успев отметить, как тот облегченно выдохнул, и повернулся к остальным.
— Драуг. Отожрался, но сейчас голоден. Злой. Умеет наводить гламур. Пока привязан к месту. Нас много, может и не нападет, но с земли ничего не поднимать, и с собой не уносить, а то ночью придет. Остальным говорить не будем.
Все покивали и начали готовиться. Надели шлемы, достали оружие. На все ушло меньше трех вздохов, и вот отряд уже движется вперед ровной линией, пряча за собой лучников и Алкину. Хродвальд с удивлением понял, что почти у всех в его отряде шлемы со стальными полумасками. Так хорошо одоспешенных воинов не каждый день увидишь. У тех, у кого не было шлемов, или они были из кожи, достали ножи, и каждый десяток шагов взмахивали ими перед собой, словно разрезая воздух крест на крест. Хродвальд довольно улыбнулся, люди все делали правильно. Драуги, да и многие другие, умеют ловко отводить глаза. Но ярл сказал не отвод глаз, а гламур. Это не просто отвод глаз, это обман не только зрения, но и других чувств. И хоть в старых сказках гламур был свойством только уродливых троллей, саги говорили что им владеют и некоторые ведьмы. Среди драугов наводить на себя гламур мог только утбурд. Хродвальд вздрогнул, страх окатил спину холодом, как дверь открывшаяся в стужу. Ярл посмотрел на остальных. Люди были спокойны и сосредоточены. Любой морок разбивается железом, так что поправляться ярл не стал. Может просто оговорился, из-за артефакта, хотя слово всплыло в мозгу четко.
Ярл взял в руку щит и топор. Один из изукрашенных топоров Торвальда. Ярл был больше привычен к мечу, как и подобает ярлу, но его меч был сломан, меч Брагги он оставил в залог, а из тех что он взял на темной галере ни один не был ему по руке.
Это было досадно, ведь выходило, что до того как они с Брунгильдой поженятся, новый меч взять совсем неоткуда.
При мысли о Брунгильде губы ярла растянулись в глупой улыбке. Он вспомнил, как в последний день отъезда их Херверстадира, когда Хродвальд уже сидел на Черноспинке, Бруегильда вынесла ему молоко в крынке.
— Глотни парного молока на дорогу, я надоила его сама. Оно вкусное, пробовала — улыбаясь, сказала Брунгильда.
— Я вижу что ты пробовала — засмеялся Хродвальд. Над верхней губой Брунгильды были следы. Брунгильда вытерла лицо рукавом, и тоже засмеялась.
Хродвальд принял крынку, отпил глоток, и отдал обратно. И тронул пятками бока Черноспинки отправляя лошадь домой, но тут Брунгильда, отбросив отданную ей Хродвальдом крынку с молоком прочь, ухватилась левой рукой за узду коня, и принудила Черноспинку встать. Ей это удалось, хоть девушку и протащило пару шагов по земле. Потом Брунгильда протянула правую руку, и схватила Хродвальда за кожаную перевязь на груди, на которой висел его щит, и притянула за неё ярла к себе. Хоть Хродвальд и не сильно сопротивлялся, но подумал, что даже если бы он и сопротивлялся, то наверное, Брунгильда бы смогла его превозмочь. Жарко и дико впилась Брунгильда в губы молодого ярла поцелуем, а потом оттолкнула его, вместе с Черноспинкой прочь. Лошадь, обиженно фыркнув, потрусила к воротам Херверстадира.
— До встречи! — крикнула Брунгильда своим красивым, низким и сильным, как гул моря, голосом. А растерянный Хродвальд так и не нашелся с ответом, пока не отъехал слишком уж далеко. Надо было хоть рукой помахать, ну что за остолоп! Злость на себя вернула Хродвальда в настоящее.
Они дошли до самой высокой точки тропы, тут она огибала поросшую кривыми деревьями скалу, и начинала спуск к долине, в которой уже виднелся огонек стадира. Словно маня усталого путника, недалеко от тропы, лежал на вид удобный плоский камень. Укрытый ветвями и камнями от ветра, он даже на вид выглядел удобным.
— О, я вспомнил! Я же должен этому подонку Одду Пастуху тюк шерсти. Смотрите по сторонам парни, найдете монету или украшенье, скажите мне. Я узе знаю кому его отдать! — Хродвальд хохотнул вместе со всеми. Нарви хохмил с того момента, как Алкина предупредила их об опасности. Хродвальд с удивлением вспомнил, что в драккаре Нарви почти не говорил. Не иначе как лучник прячет за смехом страх. Ярл это запомнил.
И все же Хродвальд нервно оглядел траву в поисках манящих монет, и веток, на которых висят бесхозные ожерелья. Хродвальд помнил истории про такие нежданные находки, рассказываемые за рукоделием у очага, долгими зимними вечерами. Наивный счастливчик хватал находку и нес домой, и следующей же ночью приходил драуг, скребя когтями по стенам, ища дверь. Драуги видят мир иначе, и можно обмануть их, если знать как. Вот об этом, а не для для страха, и травили эти байки старые женщины, уча молодежь как не дать воплощенной смерти утащить себя во тьму.
— Там! — вскрикнула Алкина, показывая на тот самый плоский камень. Иногда ярл вспоминал тот случай, и всегда приходил к мысли, что если бы не она, они бы просто прошли мимо. Но на этот крик, как на предупреждение об опасности, они остановились, и присмотрелись к камнб повнимательнее.
То что в первый момент казалось лишь глубокой тенью, от скал и веток, под пристальным, внимательном взглядом, оказалось словно бы жирной, черной грязью. Поняв что его видят, драуг перестал таиться. На поверхности темной лужи показалось тельце младенца. Перевернутый вниз лицом, он плакал. Не плакал даже, а кричал, жалобно и отчаянно, как попавший в силки заяц.