Среди множества сувениров его взор привлекла аккуратная дамская сумочка из золотистой змеиной кожи. Антон было приготовился купить её Айнур в подарок, и даже вытащил сену но когда узнал о цене, тут же передумал – ибо продавец потребовал с него сумасшедшие деньги – полтора десятка золотых.
Не то чтобы ему было жалко монет – но уж слишком не соответствовала цена местной конъюнктуре.
– Зря, приятель – бросил насмешливо старпом, оказавшись рядом. Поторговался бы, на худой край сделал бы вид что достаешь «ствол» – до одного желтяка и сбросил бы цену.
У них так – не торгуешься – значит, не уважаешь, или не умеешь этого делать, или не знаешь местных обычаев, или еще хуже – не желаешь с ними считаться. И тогда надуть тебя, глупого и богатого, – святое дело. И чем крепче, тем почетнее...
Торговцы о чем-то все время разговаривали с соседями с соседками, о чем–то спорили, поглядывая на снующих мимо людей, высказывали свое мнение и комментировали происходящее.
Торговали старой пластиковой мебелью, раковинами и унитазами, явно выломанными в разрушающихся домах, какими-то ржавыми деталями от неизвестной техники, лобовыми стеклами от машин – иногда в дырках от пуль, и стеклами простыми – от обычных оконных, до осколков исполинских витрин.
Сколько лет прошло с тех пор как Аригато навернулась, а обломками от их цивилизации все торгуют, – подумал Антон.
На близлежащих домах он заметил свежие, неумело, от руки выполненные надписи “Hotel”. Гремели железом и пыхали сваркой местные мастерские по ремонту автомобилей и прочей машинерии. Как подумал Антон, главным образом собирающие из двух старых машин одну кое-как двигающуюся. Портные и сапожники, важные знахари, предлагавшие травы и каких-то засушенных тварей жуткого вида. Те же знахари, у которых рядом с толчёными корешками и насекомыми были разложены коробки и ампулы – возможно еще из никконских запасов.
Рядом с роскошно вытканными узорчатыми тканями ручной работы, и изящной вышивкой, которая в магазине Иштар стоила бы сумму чувствительную даже для Марго, продавались старые рабочие комбинезоны и синтеплановые выцветшие футболки с никконской символикой, явно сменившие не одного владельца – и цена их превосходила цену первых весьма значительно.
Оружейные ряды были, пожалуй, самым удивительным изо всего на этом исполинском торжище.
Торговали тут, как и везде – удивительным старьем.
Древнее, много раз чиненное оружие времен Аригато – все эти "надесико", "ауми" и ещё Бог весть что. Непонятно как еще стреляющие местные изделия тех же времен – произведенное "господами с неба" для колониальных частей. Агрегаты, вышедшие из рук местных изобретателей, собранные из разнообразного хлама – где газоотводная коробка от "торхаммера" была приделана к стволу "гладиуса" и снабжена затвором от "феникса" – а потом всё это каким-то образом запихали в корпус "морриган". Уродливые детища оружейных мастерских Эяллы уже позднейшего времени – с явными следами грубой полировки и напильника, которым детали подгоняли друг к другу. Но, что забавно, при этом их украшали – не иначе для солидности – неумело скопированными клеймами знаменитых фирм Ойкумены: иногда по три-четыре разных на штуку. Пушки из твердосплавных труб химических реакторов и минометы из труб водопроводных. Кремнёвые мушкеты с грубо кованными в деревенских кузнях стволами и резными прикладами, но с оптическими прицелами, явно частями каких-то никконских приборов. Неуклюжие револьверы, и многоствольные стрелялки из титановых труб – при этом чуть не с фитильным зажиганием. Кучками лежали патроны – старые, в загустевшей гермосмазке и запаянные в помутневший пластик, и нынешние самоделки, использовать которое в деле Антон решился лишь бы под угрозой расстрела. Налитые в разнокалиберную посуду смеси для винтовок на жидких порохах. И прочая и прочая.
Антон однако больше заинтересовался холодным оружием.
Вначале он обратил внимание на большой солидный то ли меч, то ли тесак.
Этот внушительной длины клинок, помимо традиционно режущей поверхности еще имел тупую широкую раскованную обратную сторону, переходящую ближе к рукояти в пилу. Кроме того, к металлу был приклепан небольшой молоточек, острый крюк и шиловидная заточка. Как сообщил тут же Хальдриг – это один из местных мечей старого образца, причем меч специально предназначенный для резни пленных и мирных жителей – дабы не осквернять боевое оружие кровью жалких трусов и беззащитных. Он дал и пояснения насчет технологии процесса. Острие и лезвие использовали для отсечения голов и рук, серповидным крюком живым вспарывали животы, молоточком пробивали черепа, раскованным обушком перешибали кости, ломали рёбра, а с помощью шила выкалывали глаза и протыкали внутренности...
Антон под конец бесхитростного рассказа ощутил тошноту. Тем не менее он продолжил поиск и среди старых мачете с никконскими клеймами и виброклинков с давно сдохшими колебательными генераторами, взгляд его задержался на изящном вытянутом кинжале с рукоятью синего дерева. Он взвесил его, покачав на руке – клинок был странно легкий и при этом отлично сбалансирован. Судя по всему, это была бериллиевая бронза. Кинжал ему чем-то понравился – может изяществом и лаконичностью форм или отсутствием волнистых и зазубренных поверхностей предназначенных чтоб доставить жертве бессмысленные мучения.
– Сколько? – осведомился он у продавца – человека неопределенного возраста в ветхой рабочей куртке с почти стершимися иероглифами.
Тот без перевода понял вопрос, и показал два пальца. Антон не стал уточнять, а извлек из кармана две кобаны, и сунул золотые кругляши в ладонь продавца, судя по радостно изумленному лицу которого тот имел ввиду сумму более скромную. И получив взамен кинжал, тут же пристегнул ножны к поясу.
– Еще можешь купить вот этот ножик, – бросил вдруг Хинк, указывая на висевший на вбитом в пластикатовый щит гвозде потемневший бронзовый нож с коротким лопатообразным лезвием. Можно сказать историческая реликвия – как раз для тебя, зятек.
– А что это? – спросил Антон.