Попетляв по улицам, и перебравшись через рухнувший монорельс, они пересекли какую – то площадь с памятником. На цилиндрическом пьедестале стоял абориген в пышной мантии с воздетым мечом, в другой руке – что-то вроде резного скипетра.
При свете лун было видно что статуя была густо испещрена следами от пуль, а низ постамента оплыл потеками камня, словно тут поработал тяжелый лучемет или плазма.
– Это вождь торике, алуфин Унорамо, – сказал Идрис. Последний дерьмовый владыка этой дерьмовой страны перед самым дерьмовым Воссоединением.
Один из воинов через плечо бросил на него злой взгляд. Но Идрис не обратил на это ни малейшего внимания.
– Когда явились никконцы, он объявил пришельцев с небес демонами, маскирующимися под людей. Ведь люди не могут жить на небе, и в преданиях о великом Отце-Солнце не сказано, что он создал еще каких-то людей, кроме тех что живут на Эялле, а стало быть они порождение Тарукка – великого зверя! Он запретил носить штаны и рубашки, а за любую аригатскую вещь людей убивали. Кроме того, он имел две тысячи жен.
– Что – всех сразу? – гоготнул Акдала.
– В конце концов, человеческие жертвы стали приносить прямо на улицах, – продолжил Хинк. Потом он умер – от чего неизвестно. Понятно, без Аригато конечно не обошлось, они же любили все делать тайно и незаметно. Впрочем, ходят слухи что алуфина убила очередная наложница во время оргии во дворце... Он со своими женщинами, как говорят, занимался под конец уж чем-то совершенно невообразимым и отвратительным! И через год после его смерти его племянник и наследник – Гайквар Баррада уже подписал договор с "господами с небес". Тут было даже восстание поклонников Унорамо, но его подавили – с копьями да на пулеметы... Трупы на некоторых улицах лежали до крыш. Причем Аригато не сделала для этого ничего – Гайквар сам управился: ну и легион слегка помог. Ну там конечно по мелочи – воздушная и космическая разведка, переброска войск суверенного государства на арендованных флайтах... Идрис откровенно издевательски хохотнул. Ну а когда Господь Миров услышал молитвы местных шаманов, и Аригато навернулась, народ быстренько возвратился к своим истокам. Учителей и врачей, какие еще остались, скормили речным ящерам и свиньям, письменность запретили от греха подальше – вообще всякую. Но местные идиоты успели поставить ему памятник. Хотели даже храм в честь него воздвигнуть, да дело не выгорело – война-с…
Пройдя пару кварталов, они вышли на небольшую площадь перед уходящей в темное небо громадой старого небоскреба. Нижние этажи его однако были освоены людьми – как крысы осваивают брошенный дом.
Из разбитых окон, закрытых мешками с песком, струился неровный желтый свет. Здание было обнесено баррикадой оплетенной старой колючей проволокой, у входа стояли часовые. Пираты и Антон с ними поднялись по широким белым ступеням, на которых спали солдаты, и вошли внутрь. Где-то вдалеке прозвучали выстрелы из мушкетов. Процессия пересекла комнаты, заваленные поломанной мебелью и усыпанные грязными обломками, и попала в зал, освещенный люстрами, с более или менее целой мебелью.
Зал был полон вояк, несмотря на обилие оружия выглядевших не устрашающе но жалко. Одни слонялись без дела, или пили пиво, другие горланили песни или в полном ауте валялись на полу в лужах чего-то – то ли недопитого пива то ли собственной мочи.
На них почти никто не обратил внимание, и по прежнему сопровождаемые офицером и местными вояками, к мраморной стойке. За ней в кресле сидел, небрежно развалившись, полуголый худой человек.
– Нам нужно встретится с доблестным Каз Токэ. Мы его друзья – сообщил Хинк, а офицер что-то проскрипел.
Мозгляк исчез, чтобы вернутся спустя пару минут.
– Старший тысячник армии Истинного царства торике, отважный Каз Токэ вас принять готов! – изрек он на скверном всеобщем.
Они прошли через дверь за стойкой, попав в помещения чуть более прибранные и менее разгромленные.
Тут пираты остановились, и дальше двинулись Хинк, нориск, и Антон с женой.
А за дверью их ожидал сам хозяин – тот самый старший тысячник.
Его нагое грузное тело, густо испещренное татуировками, возлежало на массажном столе. Правда, вместо массажиста над тушей Каз Токэ трудились три девушки, старшей из которой вряд ли было больше семнадцати – также обнаженные как их хозяин.
Пышногрудая, оливковой кожей толстушка, явно местная жительница, налегавшая на спину тысячника явно пыталась изобразить эротический массаж. Тонкая хрупкая и рыжеволосая, испуганно поднявшая на вошедших синие глаза, гладила колодообразные ноги. Третья, почти черная – самая старшая из всех, даже не повернулась в их сторону, ибо была всецело поглощена неким важным делом. Вьющиеся волосы скользили по иссеченному шрамами животу тысячника туда-сюда.
На полу у столика стояла объемистая бутыль с вином. На диване сидели еще три девушки – таки же голые как троица «массажисток», смуглые, лет четырнадцати, малорослые хотя и крепкие на вид.