— А дальше там помнишь, что было?
— На «входит и выходит» намекаешь?
— Ага. И ещё на «замечательно выходит» — давай повторим это дело...
А ещё через полчаса она засобиралась домой.
— Понимаешь, там ещё пара забот есть, с которыми только я могу справиться.
— Придётся мне проводить тебя на эту Чонгарскую, а то мало ли что — ночи сейчас тёмные.
Когда мы прыгали по кочкам, обходя особенно большие лужи, мне вдруг в голову пришла одна мысль и я ей немедленно поделился с Мариной:
— А ты не хочешь восстановиться в пединституте? Как-никак четыре курса закончила, неужели пятый не одолеешь? Тогда бы и работали вместе — или ты собираешься всю жизнь мороженое продавать?
— Надо подумать, — осторожно ответила она, — но работать вместе это перебор, одного дома хватит. Если и пойду в школу, то не в твою 160-ю.
— Логично, — поддержал я, — а ты подумай-подумай… наверно ещё не поздно будет и в этом сезоне восстановиться, надо только несколько телодвижений сделать.
— Слушай, — перепрыгнула она на другую тему, — ты говорил, тебя в роно вызывали — сходил?
— Сходил, — уныло вздохнул я.
— И чего, какие результаты?
Я мысленно прикинул, что всех деталей ей знать совершенно незачем, поэтому немного урезал осетра:
— Кто-то стуканул, что я неправильные речи на уроках говорю и не те стихи к линейкам сочиняю, вот и получил втык.
— А ты ещё и стихи сочиняешь? — немедленно уцепилась за это Марина.
— Только один раз, — улыбнулся я, — по случаю славной победы нашей сборной в Канаде.
— Прочитай, — попросила она, — интересно, за что там уцепились эти чиновники.
— Я на память не помню, — отбоярился я, — вот в следующий раз встретимся, тогда уж…
Шавка из-за соседнего забора спать, похоже, не сибиралась и вызверилась на меня совсем уже запредельным лаем и воем, местами переходящим в ультразвук.