— Спасибо, что пришел, — шепчу я, когда люди выходят из церкви.
— Всегда, — говорит он.
Мы втроем стоим, и Кайл переводит взгляд с меня на Трея.
— Я рядом и никуда не ухожу. Если вам что-нибудь понадобится — сахар, друг, объятия — стучите, хорошо?
Мы с Треем киваем.
Его предложение заставляет меня на мгновение улыбнуться — то, чего я не делала уже, кажется, несколько недель.
Потеря Глории сильнее всего ударила по Трею, когда мы вернулись домой.
Он берет ее фотографию со стены, кладет ее на стол рядом с пиццей, которую мы привезли, и смотрит на нее, и слезы наворачиваются на глаза.
— Я даже не стал наряжаться для нее дурацким пугалом! — говорит он сквозь рыдания. — Это все, чего она хотела — чтобы ее старший брат пошел с ней на праздник, а я подвел ее, потому что был тупым кретином. — Он опускает голову в унижении… гневе… печали. — Боже, что бы я сделал, чтобы вернуть ее. Я бы одевался как пугало каждый день своей жизни. Я бы сделал все,
Я встаю со стула, становлюсь позади него и обхватываю его плечи руками.
Я не знаю, как долго мы плачем и смотрим на нее.
Когда Трей ложится спать, пицца остается нетронутой, я ступаю в свою спальню.
Реальность проникает в меня, топит меня, как якорь, и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова выбраться на поверхность. Я сползаю по стене, поднимаю колени и падаю вперед. Я хочу разрыдаться, но кричу от злости. Все эмоции за каждый дерьмовый поступок в моей жизни наконец-то льются из меня, как переполненный поток.
Стук в дверь отрывает меня от моих мыслей, и я фыркаю, вытирая нос рукой. Дверь открывается, и я слышу, как кто-то входит. Я закрываю глаза и вдыхаю его запах.
— Трей впустил меня, — шепчет Кайл в темноту моей спальни. Я смутно вижу его руку, протянутую ко мне. — Иди сюда.
Я качаю головой.
— Мне нужно разобраться с этим.
Он кивает, но вместо того, чтобы уйти, он сползает по стене и садится рядом со мной.
— Тогда разберись с этим.
Он больше не говорит и не прикасается ко мне. Он сидит там, уверяя меня, что я не одна, пока я не засну.