Соломонов Михаил

Им предложили выбрать между тем, чтобы стать царями или гонцами царей. По-детски все выбрали стать гонцами. Так что теперь у нас одни гонцы, которые мчатся по миру и, так как царей нет, сами передают друг другу новости, которые утратили смысл. Они бы с радостью покончили со своей несчастной жизнью, но не решаются из-за принесенной присяги.

Боже мой! Как стремительно и непрерывно трансформируется человек, в то время как места и вещи вокруг него остаются неизменными и устойчивыми. В этом контрасте всегда присутствует нечто бесконечно грустное и загадочное.

Взъерошенный старик, с лихорадочным телосложением и лицом, одновременно торжественно глупым и беспокойным, карабкался на дерево, упавшее поперек пути. Убежденный, что движется по абсолютно прямой линии, он с глубоким презрением относился ко всем обстоятельствам, которые противоречили его замечательному методу.

Для утешения и поддержки умирающему мальчику приносят крупную красную розу…

Вставная притча, опубликованная в июньском выпуске 1879 года журнала «Русский вестник» в пятой главе пятой книги второй части романа Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы». Поскольку тайна человеческого существования заключается не только в том, чтобы жить, но и в том, ради чего жить.

Я отношусь к числу очень немногих авторов, которые выступали в Бичемской оперной труппе. Хотя пение не входило в мои обязанности, я все же пел. И правда, что я выступал в этой труппе всего один вечер. Меня не пригласили снова, но, с другой стороны, я и не стал просить о новом приглашении.

Отличное настроение, настойчивая мысль о чем-то, что привлекло внимание, и особый вид радостной нервозности были для меня ясными признаками надвигающегося безумия. Тем не менее, способность к самонаблюдению, постепенно исчезая, вскоре уступала место демону Черного Величия. В моменты протрезвления я вспоминал все.

… жить среди людей, находиться на виду у них, участвовать в общей упряжке может быть не под силу каждому. Чтобы справляться с подавляющим потоком чужих интересов, забот, идей, желаний, капризов, постоянной лжи, зависти, фальшивой доброты, мелочности, показного благородства или — что еще хуже — самодовольного благородства; переносить случайную и ничем не обоснованную неприязнь, или то, что по несовершенству человеческого языка называется «инстинктивной антипатией», — требуется колоссальная сила сопротивления.

Моя лихорадка была интенсивной и упорной. Я испробовал все возможные средства, которые только можно было найти в дикой местности Апеннин, и все безрезультатно. Мой слуга и единственный помощник в уединенном замке оказался слишком нервным и неловким, чтобы сделать мне кровопускание, хотя, честно говоря, я и сам уже немало потерял в битве с бандитами. Я также не мог отправить его за помощью. В конце концов, я вспомнил о небольшом запасе опиума, который у меня был в сочетании с табаком…

И для тех, кому Господь Бог в своей безграничной мудрости не дал возможности стать свидетелями этого великолепного зрелища, я поделюсь тем немногочисленным, что мне известно о любви благородного Гвидо Кавальканти к изящной Примавере.

Я никогда не встречал такого шутника, как этот король. Похоже, он жил только для того, чтобы шутить. Рассказать интересную историю и сделать это хорошо — было самым надежным способом вызвать его расположение.

Вечером вы приходите домой. Темно. Вы прошли долгий путь, многое обдумали, мечтали и, конечно, пережили страдания. И вот оно начинается…

Невидимая страна – это мир внимания и воображения... Страна внимания начинается у изголовья, на стуле, который вы пододвинули к своей кровати, раздеваясь перед сном. Рано утром вы просыпаетесь, дом все еще спит, и комната наполняется солнечным светом. Тишина. Не двигайтесь, чтобы не потревожить неподвижность света. На стуле лежат носки. Они коричневые. Но в этой неподвижности и яркости освещения вы вдруг замечаете в коричневой ткани отдельные разноцветные шерстинки, вьющиеся в воздухе: пунцовую, голубую, оранжевую.

Меня всегда поражало, что, несмотря на нашу изощренность в размышлениях о других вещах, мы проявляем такую ограниченность мысли, когда речь заходит о смерти. Смерть — это благо или зло? Я боюсь ее или, как утверждают некоторые, призываю ее. Но это только подтверждает, что все простое превосходит наше понимание. Что такое синее и какие мысли можно вызвать о синем? Точно так же смерть ставит нас в затруднительное положение.

Его душа долго мучилась в тьме, и он был вынужден совершить убийство, которое, как ему казалось, принесет облегчение. Однако оно привело лишь к вечной кары…

У каждого есть свое призвание. Выращивать помидоры в садике, жевать рыбные палочки, усердно заниматься стиркой — во всем этом тоже необходимо иметь призвание. Я истощил себя, свою душу, рукава моей хламиды объяты пламенем, и все же с рождения я обречен, царь, идти вперед, высоко подняв голову, идти напролом, против бури. Бамбуковая вешалка для царских регалий уже прогнила насквозь, ты коснешься ее, и она безропотно упадет, рассыпавшись в прах. Цветы пустоты. Пустите меня, я должен продолжать идти вперед. Материнская грудь иссохла, некому меня обнять. Бежать вверх, вверх, вот моя судьба. Разрыв, ты не поймешь, сколько в нем муки.

Через семь месяцев их приговорили к сожжению. Накануне казни он подошел к ней, нацарапал на ее руке маленький кораблик и сказал: — Татуированная Татуана, ты сможешь всегда, как сейчас, убежать от злой смерти. Я хочу, чтобы ты была свободной, как моя мысль. Нарисуй этот кораблик на стене, на полу, где угодно, закрой глаза, взойди на него и спасайся.

Он влюбился в девушку, сидящую рядом. Она положила руку на колено молодого человека. Тогда старший спросил: – Неужели я тут лишний? Молодой вздохнул и снял картуз. Его круглая красноармейская голова была коротко острижена. Он был блондином, и его голова блестела, словно бульон.

Каждый день заниматься размягчением кирпича, пробивать проход в липкой массе, которая называет себя миром, каждое утро сталкиваться с этим отвратительным параллелепипедом, испытывая щенячью радость от того, что все остается на своих местах: та же женщина рядом, те же ботинки, тот же вкус той же зубной пасты, та же скука домов напротив и грязные вывески в окне с надписью «Бельгийский отель».

Это пустынное место, совершенно без деревьев, где останки едва прикрыты землей и каждый раз обнажаются после сильного ветра. Сейчас, когда дождь прекратился и полуденное солнце высушило скользкий склон холма, я смог бы добраться до могилы, в которой покоится мое детское тело, уже, вероятно, истлевшее и рассыпавшееся между камнями и улитками.