Маша Романова

«В этом тексте все пронизано намеками и недосказанностью, – отмечал А. Р. Кугель, – ни одно слово не произносится в его прямом и истинном значении, но так, что смысл его другого, сокровенного, приходится догадываться. <…> И нам, зрителям, нужно не только догадываться, но, похоже, это также необходимо и самим действующим лицам. Что-то еще не оформлено, что-то витает в воздухе, что-то осознается, но еще не полностью осознано». И далее: «Вся прелесть пьесы заключается в осторожности, в неясной догадке, в легком, пугливом и робком прикосновении. Это – элегия, но не потому, что рассказывается о грустной истории и в печальном тоне, а потому что <…> элегично само сопоставление проясняющегося сознания Елецкой, которая уже теряет права молодости, и племянницы, которая только начинает вступать в них».