Павел Засодимский

«…Под одной крышей с Настей находилось другое живое существо, которое страдало так же искренне и от всей души, как и Настя. Работница хозяйства давно и страстно влюбилась в Федора Гришина, но не могла добиться от него взаимности и мучилась от своих безнадежных желаний. Женитьба Федора окончательно разрушила ее игривые мечты и болезненно отражалась в ее пылком сердце…»

«…У обоих слепцов слух и осязание были тонко развиты, но у мальчика они были развиты лучше. Самый легкий, чуть слышный, скрадывающийся шорох не ускользал от его внимания, самый обыкновенный шум и стук пугали его, заставляли вздрагивать. Легкое веяние воздуха он чувствовал на своем лице так же хорошо, так же явственно, как мы чувствуем дуновение ветра…»

«…Обычно не жемчужины и адаманты скрыты в глубинах человеческой души. Эти глубины в основном напоминают мусорные ямы, и для меня, по крайней мере, обнаружение их содержимого перед светом кажется гораздо более позорным и постыдным, чем демонстрация своей физической наготы…»

Он сам зажег несколько спичек и вонзил их в соломенную крышу избушки. Солома вспыхнула, как порох. Синий дымок поднялся и побежал по стрехе. В воздухе запахло гарью. Прохоров с печалью посмотрел на свою горящую избушку, построенную для него стараниями добрых людей, вновь взглянул и махнул рукой. Скоро пламя затрещало, пробираясь по смолистому дереву, и через несколько минут вся хата уже горела. Вершины ближайших деревьев зашумели от усиленного потока воздуха; вместе с густыми клубами дыма искры полетели к небу. В вечернем воздухе, который еще недавно был таким чистым и ароматным, разнесся смрад и копоть. Тени сгущались в лесу...

«…Нежно и с любовью звучала арфа в его руках. И старые, и молодые заслушивались ее мелодиями. Даже жестокие и черствые люди, казалось, до этого жившие лишь для злых деяний, на горе окружающим и себе, приходили в восторг и испытывали умиление от ее звучания… В темноте самой порочной души арфа приносила свет и радость, разжигая искру божию, невидимо для людей тлеющую под пеплом всей житейской мерзости…»

«…Мороз все сильнее и сильнее щипал ей руки и лицо… Пройдя два переулка, Лиза остановилась на углу и снова начала внимательно осматриваться по сторонам – в надежде увидеть знакомый дом или какую-нибудь знакомую вывеску. Ничего не напоминало их Воздвиженскую улицу!.. Лиза впала в отчаяние. Ее голым ручкам стало так больно, так сильно кололо кончики пальцев, что она не смогла сдержать слез и горько заплакала. А большой, тяжелый хлеб, казалось, стал еще тяжелее и едва не выпал у нее из рук…»

Тимоша остолбенел. Ухватившись за полку и растерянно глядя вниз, он неподвижно стоял на лавке, как статуя, ни живой, ни мертвый. Солнечный луч, яркой полоской проникая из окна, играл на осколках разбитой чашки, и Тимоша, словно зачарованный, не мог оторвать взгляд от этих блестящих осколков, лежащих на темном щелеватом полу…

Тереха взглянул влево и замер от страха – ни жив ни мертв. Слева от тропинки, на склонах горы, простиралась какая-то мрачная, темная местность, изрытая оврагами и бездонными пропастями. Здесь не светит ни солнце, ни месяц, ни звезды. Небо совершенно черное, словно его накрыли черным сукном. Лишь на горизонте виднелась полоска, излучающая некий синеватый, призрачный свет…

Вдруг над землей вспыхнула ослепительная молния, и в ее красноватом свете на мгновение осветились степные просторы, три высокие старые сосны, холм и девочка на его вершине. Она стояла с белым цветком в руке, выпрямившись и слегка закинув голову, и обращала свое побледневшее лицо к черным, грозным тучам, тяжело нависшим над ней. Порывистый ветер, словно обезумевший, рвал и крутил ее платье, развевая черные волосы…

«…Зимой дети, конечно, не имели возможности встречаться, но весной – это уже иное дело… Когда снег растаял и земля немного подсохла, Боря, несмотря на строгое запрещение отца и его угрозы „кабинетом“, тайком начал пробираться в Ильяшевский сад и, в конце концов, однажды встретился там с Ниночкой…»

«…Таким образом, Сорочиха постоянно, при каждом удобном случае, лезла Михайле в глаза, как осенняя муха. И Михайле стало казаться, что было бы неплохо, если бы он женился на своей соседке…»

«…Как в похмельном тумане, закружилась голова у доброго молодца. Прошло не так много времени, и он пришел в себя. Девушки-друга, верного спутника, словно и не существовало! А Любивый, вместо нее, обнимал серый, мшистый пень старой березы… Тут он понял, что сердце обмануло его, и что его верная спутница была лишь ложное видение…»

«…В тот же миг граната, шипя, ударила в землю прямо перед лошадью, и прогремел взрыв. Раненого, который позвал Бахрушина, полностью завалило песком. Когда пыль рассеялась, он протер глаза и оглянулся… Лошадь уже была мертва, а рядом с ней, распластав руки, лежал Яков Бахрушин, ужасно изуродованный, с раздробленным черепом, залитый кровью…»

«…Я оказался в карцере в начале декабря. Из окна открывался вид только на снежные сугробы и деревья с голыми ветвями, покрытыми инеем… Это была темная зимняя пора. Дни были короткими: в 3 часа уже начинало смеркаться, а мне дали на весь вечер лишь одну сальную свечу. Я, естественно, бережно относился к свече и планировал зажечь её, когда станет совсем темно…»

«…Снова пробка – хлоп, и снова наши вороны, держа в руках стаканы с шипучим вином, оказались лицом к лицу… Однако Григорий Васильевич, худой, смуглый, с черными волосами, темными проницательными глазами и тонким, острым носом – значительно больше напоминал хищника, чем наш полный, мягкий и рыхлый Ермил Иванович…»

«…Посмотрел Степа вверх, – вверху месяц и яркие звезды горят, и нет им числа. И далекие звезды как будто мигают ему. Заглянул Стена дедушке в лицо – и вздрогнул, отшатнулся. Дедушкины дырявые глаза блеснули при месяце, точно живые, а на ледяных губах как будто улыбка мелькнула. И жутко, страшно стало Степе, бегом пустился он домой, не чуя земли под ногами…»

«…Однажды, когда мужа не было дома, так как он, по его словам, ушел на охоту, Азальгеш прикрепила один конец лестницы в амбразуре окна, а другой конец сбросила вниз и, смело и быстро спустившись по этой тонкой, паутинной лестнице, оказалась на земле. Затем она перешла Юрзуф вброд в том месте, где река была мелкой, а дно каменистым…»

Однажды ночью он бродил по лесу, прислушиваясь и вдыхая воздух. Внезапно унюхал неподалеку запах падали. Конечно, падаль не сравнится со свежим мясом, но в отсутствие лучшего и это сгодится… Осторожно крадучись и оглядываясь, волк подходит и видит: лежит дохлая лошадь, худая и тощая, бока у нее впалые – все ребра на виду, а голова почти полностью зарыта в снег…

Старуха усмехнулась. Ринальд с интересом посмотрел на нее, на ее выпрямившийся стан и серьезное выражение лица. Вдруг ему вспомнились те песенки и сказки, которые он слышал в детстве от матери, о добрых и злых духах, а также о волшебницах; на мгновение в нем вновь ожила старая детская вера в чудеса, и его сердце ёкнуло, забившись сильнее…