А вторая заковыка, которая Виктора порадовала, заключалась в том, что при всей кудрявости местного интерьера в мыльнице лежал кусок 75%-го хозяйственного мыла… Пойди разберись, что это послание означает, — концепт какой али просто экономия?

Но на этот вопрос Виктор себе ответить не успел: зеркало над рукомойником показало, что на входе в сортир появилась фигура в кислотном фиолетовом комбезе.

Антидот!

Виктор мгновенно присел и, разворачиваясь, выхватил из-за пояса свой парабеллум. Антидот не успел отреагировать на его уход вниз и, продолжая идти, тупо расстрелял собственное отражение, — осколки зеркала пролились на кафель звонким и обильным дождём.

Выигранных мгновений Виктору вполне хватило на то, чтобы сделать длинный кувырок вперёд и оказаться у антидота за спиной. Тот хотя и развернулся волчком, но было уже поздно, — три пули отшвырнули его к батарее под окном.

Но тут в дверях, как в рульной компьютерной игре — без паузы, возникло ещё одно фиолетовое чудо. Виктор, уворачиваясь от его пуль, откатился за урну и — не отдадим не пяди родных Фолклендских островов! — завалил гада с шестого выстрела. Фиолетовое слилось вниз.

Надо было срочно уходить. Через лестницу невозможно, — наверняка уже всё перекрыто. Решил, не мудрствуя, в окно. Стал отступать к противоположной стене для разбега.

В этот момент проём — да сколько ж можно! — опять окрасился в фиолетовое. Виктор вскинул пистолет. Но в последнее мгновение сообразил, что это халат уборщицы, и — гражданских не трогаем — успел каким-то чудом отвернуть ствол на светильник.

Выстрел сотворил в клозете ночь.

И только из оконца просачивался свет с улицы.

Разбежавшись, Виктор оттолкнулся от скрюченного антидота, как от подкидного мостика, выбросил руки вперёд, и, круша кулаками стекло (слава богу, не антивандальное), под душераздирающий крик технички «Что паразиты понатворили!» выбросил себя в квадрат неприкаянного света.

И полетел.

И пока продолжался этот его долгий полёт, в голове бегало по кругу назидательно: «Не к понтам, нет, не к понтам должны стремиться слово, кисть, резец и все искусства, но к духовному единению, которое чудесной цепью свяжет всех людей; не к понтам, нет, не к понтам должны стремиться слово, кисть, резец и все искусства, но к духовному единению, которое чудесной цепью свяжет всех людей; не к понтам, нет, не к понтам должны стремиться слово, кисть, резец и все искусства, но…»

… и рухнул с третьего этажа на покрытую рубероидом крышу какого-то сарая. Или, может быть, гаража. Не важно. Вот это вот как раз не важно.

Важно было отсюда ноги срочно делать. Потому что у парадного стоял фургон и суетился фиолетовый рой.

В уши микрофоны понатыкали фазаны долбаные и не услышали, что он уже здесь. Не знает это фазаньё, где в данный миг заныкался охотник. Потеряли его. Потому-то вторую группу наверх и заслали. Ждут результата. Ещё секунд пять-десять — и, пожалуй, вычислят.

Пока соображал, что дальше делать, и попутно перевязывал сопливчиком несмертельный порез на левой ладони, где-то сбоку вкрадчиво затарахтело.

Быстро разгребая всякий хлам — вонючий деревянный ящик с остатками проросшей картошки, поломанную клюшку «Мукачево», скукоженную подшивку благословенного «Октября», две сандалии на одну ногу, связанные в одну гроздь пластиковые бутылки, корпус телевизора без кинескопа и ещё что-то, уже настолько истлевшее, что даже и не понять, что именно, — дополз до края, осторожно свесился и увидел внизу мотоциклиста. Вернее мотоциклистку, — из под блестящего лазурного шлема выбивались непослушные колосья девичьих волос.

На чёрной байкерке девушки был нарисован белой круг, с вписанной в него белой же буквицей N (хотя, это если вот так с боку смотреть, то с N, а в действительности со спасительной Z).

«Зорро в юбке» (а на самом деле в тугих кожаных штанах) энергично похлопала рукой по заднему сиденью. Приглашала.