— Агни, я читал, что от красных роз начинается головная боль.

— Глупости! Может, у каких-то тихонь. — Она окунула лицо в ароматные недра букета. — У меня от них поднимается тонус, как от шампанского. Не знаю, что станет лет через тридцать, но пока — я как вампир — обожаю алые, ароматные, свежие, полные жизненных сил цветы. Чувствую, как в них пульсирует настоящая кровь!

— Тебе за тридцать… Может угомонишься?

— Угомонюсь?! Сейчас?! Все страшное осталось позади, в том пивном подвальчике. Вертлявая девчонка не стала дешевкой. Это хитрый фокус, Пит! Ты, ты, Тихоня, помог мне забраться в эти розовые сады…Думаешь, я забыла, как ты платил господину Фитцнеру за мои уроки? Помню! Но это не дает тебе права… — Агнес резко оборвала гневную тираду, с улыбкой погладила жесткие волосы Тихони, шепнув в самое ухо:

— Роузи сделает все, чтобы «Сильва» стала событием.

Питер закрыл глаза руками. Эта женщина с её ненасытным тщеславием и бесцеремонностью заправской шдюхи, с её манерами, духами, цветами сводила его с ума.

— Ты хоть когда-нибудь задумываешься, какими способами… — он, как всегда собирался сказать так много, что запнулся и замолк.

— Пит, дружище… — сняв у тройного зеркала горжетку из серебристой лисицы, бросив в шкатулку браслет и серьги, Агнес подсела к Питеру, по-детски склонила голову на его плечо: — Тихоня, мы ещё так молоды. Когда бороться, если не сейчас? Когда безумствовать, побеждать!

Она упала поперек широкой кровати, вытянулась, мечтательно зажмурилась: — У меня ещё столько сил! Ах, до чего же я люблю сражаться!

Питер резко встал и отступил к двери: — А я люблю, люблю… — Он сжал кулаки и саданул по роскошной, белой с золотом, притолоке. — Спокойной ночи, Агнес. Надеюсь, ты и в этот раз победишь. — Он распахнул дверь.

— Постой! — Она сидела на отласном покрывале, изящно подобрав ноги в тонких, блестящих чулках и улыбалась. Уже если она и манила, то только по привычке. Питер знал — для Агнес такая сцена — всего лишь театр. Сейчас она с упоением играет примадонну, готовую выслушать пылкие признания несчастного влюбленного.

— Постой! — Агнес подошла к нему вплотную, глядя снизу вверх прямо в загоревшиеся надеждой глаза. — Послушай, если хочешь знать правду… Я терпеть не могу красные розы. Мне по душе — желтые.

В «Сильве» Петти имела бешеный успех. Ее стали называть Королевой чардаша. Пластинку с её голосом без конца передавали по радио, на телевизионном экране не раз появлялась запись популярного спектакля.

Агнес понравилось вспоминать о своей венгерской крови, называть цыганским бурный сценический темперамент. Она появлялась перед фотообъективами в суперэффектных туалетах, ослепляя блеском камней, завораживая роскошью мехов и перьев. Скандалы и скандальчики, затеваемые завистницами, лишь увеличивали популярность звезды. Для миллионов мужчин и женщин она стала олицетворением роскоши, успеха, везения, доказательством того, что любимчики фортуны существуют.

Никто не знал, сколько сил и труда требуется для создания этого мифа.

За пределами сцены изнеженная «Королева чардаша» была скорее педантичной немкой — рациональной, работящей и на редкость выносливой. Любовные страсти Петти бушевали лишь в свете рампы — там она была настоящей возлюбленной, роковой, сводящей с ума дивой. В реальной жизни, отбирая кандидатуры покровителей, Агнес производила тщательные расчеты.

Агнес редко признавалась в усталости, а скука или тоска были вовсе незнакомы ей. Иногда Питеру казалось — ещё один рывок и Агнес сойдет с дистанции. Дело не в том, что иссякнут её силы, однажды она остановится и спросит себя: а зачем, собственно, это все? Изматывающая гонка за популярностью, отсутствие домашнего очага, семьи, бесконечная ответственность перед созданным ею же мифом? Она остановится, внимательно посмотрит вокруг и увидит Питера — того, кто предназначен ей самой судьбой.