4
Пандора пробыла дома в одиночестве два часа, а потом решила вернуться в гостиницу. Она ожидала, что ей позвонит Уайлдмен, который наверняка недоумевает, куда она делась. Пандора хотела сначала позвонить в «Шангри-Ла», но это бы значило, что ей прямо сейчас надо принять решение: ехать к нему или оставаться там, где она сейчас.
Она поднялась в кабинет, зажгла свет, огляделась. У нее было странное чувство, что она больше никогда не увидит Алека. Комната была по-прежнему завалена его рисунками с изображением ящика. Почему он сделал так много этих набросков? Все они были совершенно одинаковы: обычный ящик. Затем она увидела небольшую пачку исписанных от руки листков. Это были ее письма, ее письма Люку. Значит вот что произошло. Алек их прочел, и это заставило его наброситься на нее, говорить ей гадости. Он цитировал ее собственные слова, адресованные Люку.
Пандора почувствовала слабость. Наверняка он подумал, что она писала эти письма Уайлдмену. Но это же не имело смысла, потому что, если бы она написала это Уайлдмену, то письма были бы у Уайлдмена. Если только Алек не решил, что она их написала, но не отправила. Ну почему она не оставила их там, где нашла, у отца в ящике стола! В сущности, они ничего не значили, ведь прошло столько времени, она была совсем девчонкой, они лишь дали ей понять, насколько отец презирал ее. Теперь она подарила эти письма Алеку, у которого они, как и у отца, вызвали отвращение. Пандоре показалось, что ее судьба много лет лежала где-то, спрятанной на десятилетия, и только и ждала, чтобы ее раскопали. Все повторилось. Пандора поднялась наверх и легла на кровать. Ей хотелось плакать, выплакать свое горе и отчаяние. Она заплакала, но никаких звуков не было. Она плакала, но ничего не слышала. Она оглохла.
Лора видела, как Уайлдмен переходит улицу, волоча Хэммонда, который казался мертвецки пьяным. Еще не отошедшая после своего разговора с Пандорой, она сидела в машине около гостиницы, как ей казалось, уже много часов, глядя на проходящих мимо людей, ожидая чего-то, что подтолкнет ее к действию. Подтолкнет – куда? Не обратно к Уайлдмену. Она проиграла, Пандора не даст ему уйти. Но, увидев его с Хэммондом, Лора взбодрилась. Что бы он там ни сделал с Хэммондом, он жив, он для нее еще не потерян. Она вспомнила ту ночь в доме, когда они с Уайлдменом запихивали мокрого Хэммонда в машину. Время повернуло вспять. Они опять оказались там же, где и прежде. Это был второй шанс. Лора вышла из машины и шла на некотором расстоянии от тяжело шагающей парочки, которая направлялась в сторону пирса, откуда слышалась оглушительная музыка.
Это была одна из тех ночей, когда время как бы бежит назад. Уайлдмен снова грезил о море, о песчаных дюнах, о скалах, разбросанных там и сям, словно фишки какой-то древней игры, правила которой уже давным-давно позабыты. Когда Пандора вернулась и легла рядом, она оказалась рядом с ним на солнечном пляже. Он придвинулся и притянул ее к себе. Тело ее было теплым, словно нагретым солнцем. Он знал, что там, за окном гостиницы, было темно и шумно, но здесь сейчас – полдень, тишина, лишь тихо плещется море.
Я возлюбленная этого мужчины, без слов говорила Пандора. Этот человек – мой любовник. Он хочет меня. Для него я не «другая женщина». По пути из дома она хотела задать ему кое-какие вопросы, потребовать, чтобы он на них ответил. Об Алеке, о той погибшей девушке, о женщине, неожиданно навестившей ее с того света. Теперь же в этой темной комнате, в этой теплой кровати, не принадлежащей ни ей, ни ему, ей хотелось только одного, чтобы ее крепко обняли и приласкали. Наверное, это слабость с ее стороны – так быстро менять свои намерения, от независимости и агрессивности, испытываемой ею еще три часа назад, – к полной подчиненности и нежности? Глухота пришла и снова ушла. Пандора уже больше не относилась к этому как к явлению, требующему какого-то объяснения. Это было то, что следовало просто принимать как данность. Тишина, которая то приходила, то уходила, каким-то образом сочеталась с движением ее души. В этой тишине не было ничего символического, это было чем-то вроде музыки. Как и шум моря, тишина приспосабливалась к настроению. Спокойное море может выражать все – от покоя до скуки, от удовлетворенности до отчаяния и тоски. Шум бушующих волн может быть и страхом, и желанием, он может сопровождать и одиночество, и разрушение. Это всего лишь жидкость. Когда он вошел в нее, когда она приняла его, она стала ртутью, жидким серебром.
Лора нашла Хэммонда под пирсом, привязанным к свае электрическим шнуром. Прилив лишь на несколько сантиметров не доходил до его головы. Несколько минут ушло на то, чтобы развязать его. Он безучастно смотрел, как Лора делает это. Когда ей пришлось его пошевелить, он застонал от боли.
– Я не умер, – сказал Хэммонд. – Я не умер. – В его голосе не было радости, это была простая констатация факта.
Лора не понимала, почему Уайлдмен его оставил так. Как будто давал Хэммонду еще один шанс. Может быть, рассчитывал, что кто-нибудь спасет его до того, как он утонет? Может быть, это какая-то игра, что-то вроде того, что он проделывал с ней? Лора повезла Хэммонда в сторону Малибу, в мотель у шоссе, ведущего к побережью. Он не протестовал, он был измучен и испытывал физические страдания. Сидя рядом с ней в ее «мустанге», Хэммонд думал об иронии судьбы. Второй раз эта женщина подбирает его после схватки с Уайлдменом. На этот раз она спасла ему жизнь. Он, вероятно, обязан ей жизнью. Он уже привык, что смерть бродит где-то рядом.
Какой-то инстинкт подсказал Лоре взять один двухместный номер вместо двух отдельных. Она чувствовала ответственность за Хэммонда. Она помогла ему раздеться. Хэммонд был сильно избит. Он помылся в ванне, жался, что не может почистить зубы, затем в трусах забрался в кровать. Лора уже лежала. Она выключила свет рядом с собой и разделась. Она и представить себе не могла, чтобы лечь в постель одетой, однако трусики не сняла. Хэммонд забрался в кровать, не говоря ни слова повернулся к ней спиной и выключил свет со своей стороны.
Ночью Лора проснулась, почувствовав, что Хэммонд прижался к ней, зарылся лицом ей между лопаток. Она почувствовала, что он весь дрожит, но не издает ни звука. Он не плакал. Может быть, он думал о жене? Она повернулась к нему лицом в его объятия. Она видела в нем ребенка, она почувствовала себя матерью. Она изменила позу, положив его голову себе на грудь. Его объятие немного ослабло. Он обнял ее за талию, положив одну руку ей на бедро.
До чего же мы странная пара, подумала Лора. Два обманутых одиноких человека в объятиях друг друга, тоскующие об утешении, уверенности, покое. Этих чувств она никогда не переживала, когда была с Уайлдменом. Лора не испытывала симпатии к мужчине, если в нем не было чувственности. Ей всегда хотелось иметь между своих ног Уайлдмена. Но теперь тепло этого человека, было, к ее удивлению, неожиданно приятным. Так, должно быть, бывает при нормальной семейной жизни.
Хэммонду казалось, что он слышит шум прибоя… Мягкое тело женщины, в которое он уткнулся, женщины, которую он едва знал, вызвало в нем воспоминания скорее мечтательные, чем тяжелые. Это была другая комната, в другом мотеле, далеко от Аризоны. Он не испытывал никакого чувственного желания. Женщина лежала с ним так, как он часто лежал с Дорой, но она не была его женой. Она была никто. Он теперь точно знал то, о чем догадывался раньше. Он потерял рассудок, смешон и нелеп. Он утратил чувство, что жизнь его продолжается. В ней не было последовательности действий, распорядка, размеренности. Все было бесформенно, он чувствовал себя путником, не знающим, куда бредет. Он прижался губами к Лориной груди чуть ниже соска. Он не целовал ее, это было просто прикосновение. Хэммонд не мог больше любить.
Было десять часов утра. Уайлдмен заплатил наличными по счету в «Шангри-Ла» и сел в машину Пандоры. Ему пришлось оставить свою машину на гостиничной стоянке. Пандора захотела ехать на своем BMW, заявив также, что сама поведет машину. Он не спорил. Ему было достаточно, что она согласилась побыть с ним еще несколько дней. Он направил ее по шоссе, ведущему к горам Санта-Моника. Они могут выехать на главную автостраду после Долины. День был чудесный. Теперь, когда Хэммонд мертв, поездка будет еще приятнее.
Пандора проснулась, испытывая желание взять бразды правления в свои руки. Она поедет с ним, но все будет на ее условиях. Чувственность ночи делала ее более решительной днем. Она была полна оптимизма. «Я хочу, чтобы меня обожали. Я не хочу, чтобы меня просто трахали. Вести буду я».
Они были в горах, когда в зеркало обзора Уайлдмен увидел «мустанг». «Черт бы тебя побрал, Лора! Неужели ты не можешь оставить меня в покое. Неужели ты не понимаешь, что все кончено. Конец, отвали от меня!» Пандора увидела, что Уайлдмен повернулся на своем сиденье и смотрит назад. Что он там увидел? Она чувствовала, что он чем-то взволнован. Сначала она не заметила «мустанг». Дорога в горах Санта-Моника была извилистой, и машина все время терялась из виду. Уайлдмен не отрывал глаз от зеркала.
– Что там?
– Нас преследуют. Поезжай быстрее.
– Кто нас преследует? – «Может быть, это Алек?» – подумала она.