Прииск «Благополучный» стоит на левом берегу Злой — реки не широкой, но быстрой и холодной. На дне ее бьют ключи, река полна коловертей и быстрин; вода в ней мутная и тяжелая, окрашенная глинистой породой. Около самого «Благополучного» реку почти перегородили каменистые отвалы двух драг: «Эрнст Тельман» и «Алое знамя». Одна драга, громыхая ковшами, надвигается на самый прииск; другая спускается вниз по реке, подмывая низкий правый берег, заросший кедрами, елями и корявыми толстыми березами.

На «Благополучном» сотни две домов, старательский участок с конторой, магазин «Золотоскупка», большое общежитие дражников, механическая мастерская, клуб. В округе все изрыто шахтами, шурфами.

На месте старых, засыпанных шахт уже выросли молодые елки; вновь пробитые шахты зияют песчаными провалами, возле которых — груды выброшенных наверх камней и породы.

Колодцы шахт можно увидеть даже на огородах; по всему берегу Злой стоят деревянные станки для промывки, ребятишки возятся со старательскими ковшами.

Весной пятьдесят третьего года драга «Алое знамя», только сошел лед на реке, подошла к самым огородам; плетни унесло водой, подмытые глыбы оттаявшей земли рухнули в Злую, обнажив ноздреватые, серо-желтые камни.

В крайней усадьбе прииска, у Логина Андреевича Широкова, водой размыло гряды под капустную рассаду; вода подступала к маленькой, недавно срубленной баньке.

— Я с вас, чертей, дешево не возьму! — орал Широков, стоя на сыром, теплом от майского солнца огороде, и грозил кулаком дражникам, толпившимся на корме.

Вернувшись в избу, Широков сказал жене:

— Съезжать надо, к чертовой матери! Еще осенью предупреждали, что смоет. Досиделись, пока вода под самый зад подступила!

Сидя у окна и угрюмо поглядывая на пустую, не просохшую еще улицу, Широков задумался. Конечно, при своих плотницких руках дом он мог поставить отличный, новый, на высоком месте. Приисковое управление давало лес, железо. Но побаивался Широков, как бы не продешевить, не прогадать, а главное — заленился.

— Видно, шабаш, старуха, твоим кабачкам да редькам, — сказал он с напускной веселостью. — Поедем на казенную квартиру с телефоном и радивом. Корову на крыше привязывать станем, будешь с ней по телефону разговаривать.

Ефросинья Петровна, молчаливая, пожилая, но очень еще красивая баба, недоверчиво посмотрела на мужа: будет, мол, язык-то мозолить. Но все же задумалась:

— Как же так, Андреич?

Неохотно пошла она с мужем на соседний прииск, где только что отстроили большой каменный дом. Поглядывая на сырые еще, недавно оштукатуренные стены, Ефросинья Петровна молча покачивала головой, поджимая губы.