Историк Андрей сразу сунулся на полочки у окна, позвенел там вилками и остатками посуды, радостно воскликнул:

– Ой, смотрите, чего нашёл!

В ладони у него блестел серебряный рубль с профилем бородатого человека.

– Рубль царский, николаевский, вот прямо тут лежал! Можно я его себе возьму, детям покажу в школе? – обратился он к хозяину.

Послышались возмущённые возгласы:

– Чего это ты возьмёшь? Давай разыграем!

– Ну, Виктор Георгиевич! Ну, я же историк! А они все нет! Им зачем рубль царский? – нажимал, требуя защиты и поддержки, Андрей.

– А мы продадим его и водки купим, – хором отвечали воинственно настроенные обездоленные.

Виктор засмеялся, милостиво махнул рукой: мол, забирай. Андрей быстро припрятал рубль в карман и ретировался за печку от греха подальше. Компания, пошарив в этой половине, перешла на вторую. Второй дом выглядел запустело. Печь развалилась, матица подгнила от протёкшей крыши и висела одним концом в воздухе, простоватая редкая мебель была сломана, доски пола кое-где отсутствовали, обнажая сухой утрамбованный пол подклети. Пахло затхлостью, землёй, почти смертью, если она имеет запах.

Алексей брезгливо открыл ящик белого с синими цветочками, затянутого паутиной буфета. В нем лежала пара алюминиевых гнутых ложек и куча засохших насекомых. Рядом стоял пыльный сундук неопределённого цвета, обитый ржавыми железными полосами. Откинув крышку, Алексей обнаружил груду бумаги: старые газеты, пожелтевшие книги. Под ними после раскопок и чихания от пыли он нашёл трудовые крестьянские книжки, сначала довоенные советские, потом несколько дореволюционных. Алексей сел на пол, увлёкся чтением. Книжки были за тысяча девятьсот девятый, десятый, тринадцатый годы, заполненные выцветшими чернилами, уверенным, почти каллиграфическим почерком с «ятями». Подошли друзья:

– Ну, что тут у тебя? Ого, дореволюционные!

Друзья с воодушевлением начали рыться в сундуке, вынимая все более интересные вещи— фотографии, чудом уцелевшие письма, написанные неизвестными людьми почти сто лет назад, повествующие дорогим Марьям, Пелагеям и Марфам о трудностях фронтового быта Первой мировой. Собралось сообщество читателей, сидящих на грязном полу, свесив ноги в дыры. Позже ворвался историк Андрей, все пытавшийся по наущению Виктора найти припрятанные ценности под балками крыши более нового дома, зашелестел листками, оставленными другими, восторженно воскликнув:

– Да тут просто «клондайк», это же историческая ценность! Витюха, можно и это я заберу, у меня дети, студенты, они поймут…

Алексей без сожаления передал бумаги Андрею. Для него они не представляли ничего ценного, просто старые пожелтевшие листки из давно забытого времени. Что они могут изменить? Что рассказать? О том, как тяжело жили люди? Да разве сейчас людям живётся легко?

Нет, всё-таки жизнь – это непомерное испытание и мучение с редкими вкраплениями эмоционального подъёма, жизнь – это сопротивление внешнему миру, борьба за существование, так же, как у первобытных людей в произведениях Жозефа Рони, борьба за огонь, борьба за пищу, борьба за любовь. Это Алексей сознавал, но второй вопрос, который возникал после осознания первого, что есть жизнь, не имел ответа, а звучал он просто – зачем?

Алексей потряс головой, выходя из ступора от неожиданно пришедших, не имевших решения задач, с улыбкой посмотрел на суетящегося с бумажками Андрея, на остальных друзей, раскапывающих старинные вещи, и решил посетить чердак. Туда ещё никто не додумался забраться, и он, как первооткрыватель, полез по круглякам выступающих брёвен, оскальзываясь, но упорно подбираясь под свод полуобвалившейся крыши.

Чердак был просторный, с облупленной печной трубой, засыпанный землёй, сгнившей соломой и какими-то совсем ненужными ящиками, банками, бутылками, разбитыми рюмками, гранёными стаканами и затейливыми пузырьками, то ли от духов, то ли от спиртосодержащих жидкостей, явно старыми. Порывшись среди этого хлама, он натолкнулся на ящик, обёрнутый давно треснувшей кожей и закрытый ржавым замком. Поддавшись порыву первопроходца-кладоискателя, с помощью найденного тут же железного прута Алексей содрал замок, который вместе со скобами с треском отошёл от сухого дерева, откинул крышку, покрытую паутиной и пылью, и обнаружил внутри аккуратный свёрток старой материи. Брезгливо развернув ткань, под которой было что-то жёсткое, увидел деревянную доску, тёмную от времени. «Иконы» – промелькнуло в его голове, но в руках лежали вовсе не иконы, а две книги: одна в твёрдом деревянном переплёте, а под ней другая, завёрнутая в дополнительную тряпицу, в старом, облупленном, видимо, кожаном. Раскрыв первую, он приметил рукописные буквы кириллического алфавита, листы бумаги были совсем трухлявыми. Алексей осторожно прикрыл книгу. «Надо же, наверно, какой-нибудь церковный текст», – подумал он, опасаясь листать дальше. Вторая книга была более сохранна, листы сделаны явно не из бумаги, толстые и жёсткие, почти не гнулись, на них слабо проступала арабская вязь. Переплёт из толстой кожи полопался в разных местах, чернила выцвели, книга была гораздо больше и толще, чем первая, но никаких украшений как в фильмах про сокровища и старую Русь на ней не было. Она была тёмная, тяжёлая и совершенно непонятная; арабским, как, впрочем, и другими языками, Алексей не владел. Но находка так его затянула каким-то духом вечности, что он решил её не обнародовать, тем более что внизу копошился историк Андрей, подметающий все, что было в доме.

Осторожно завернув книги обратно в тряпицы, засунув за пазуху, Алексей, терзаемый сомнениями, слез с чердака в сени и, пока остальные были в доме, ушёл к машине и осторожно упрятал книжки в багажник. После, наверно, он ни себе, ни друзьям этот свой собственнический порыв объяснить бы не смог, но сейчас ещё неосознанное что-то влекло его именно этим путём…

В следующий раз он попал в ту деревню только в конце весны, в мае. Одним своим краем с более-менее сносными домиками и новыми дачами она раскинулась ближе к Каме, на слиянии малой реки, именуемой местными заливом, и огромного зеркала искусственного водохранилища, а другим, старым, темным, с редкими вкраплениями свежего дерева новых загородных домов людей побогаче, стыдливо спряталась в изгибах протоки, за елками и бугорками.

Правда, перед этим он посвятил весну новому увлечению. Слова кузнеца не оставляли его, он долго думал, стоит ли тратить деньги на никчемную вещь, но в конце концов решился: древности земли русской не давали Алексею покоя. Клады мерещились и тут, и там, золото сверкало из телевизора, канал «Дискавери» подогревал желание, и он отправился в ближайший магазин для приобретения металлоискателя. Там этих приборов был большой выбор, Алексей, по натуре человек прижимистый, долго бродил у стойки с товаром, трогал палки с колечками внизу, рассматривал, но в выборе ему никто помочь не мог, продавщица ничего не смыслила в предлагаемом ассортименте. В итоге он выбрал тот, что подешевле, с сожалением расстался с деньгами и получил желаемый металлоискатель с твердым намерением тут же найти что-нибудь ценное. Но вот где искать ценное и как – этого Алексей не знал. Поэтому, вспомнив вновь слова кузнеца Николая, он в субботнее утро мая, обещавшее хороший день, отправился именно туда, в деревню, где была дача Виктора. Пока ехал, покупал забытые батарейки для металлоискателя, бутылку воды, пока заправлял машину, время прошло, утро сменилось теплым, необычным для уральской весны днем.