— Я должен это сделать.

— Послушайте, — нетерпеливо перебил друзей Лантенак, — собравшиеся здесь отнюдь не дураки. Мы все прекрасно понимаем, что вы никакой не республиканец и выполняете задание. Скажите чье? Графа Прованского? Графа Артуа? Принца Конде? Или, может, еще чье-нибудь?

Я молчал, всем видом давая понять, что не склонен обсуждать столь «интимные» вопросы.

— Ладно, в конце концов, это не важно. Я вижу, вы храбры и преданны своему вождю, как подобает офицеру и дворянину. Каково бы ни было ваше задание, я предлагаю вам иное, несомненно, более значимое для Франции и для всей Европы. — Он замолчал, пристально вглядываясь в мое лицо. Маркиз был хорошим физиогномистом[36]. Вероятно, моя заинтересованность все же выдала себя, ибо, не говоря более ни слова, Лантенак подошел ко мне вплотную, так, что между нами едва можно было просунуть ладонь. Он застыл, все так же всматриваясь в мои глаза, и очень тихо произнес: — Я говорю о дофине Людовике.

— Но он мертв.

— О нет. Его высочество был спасен, мне это доподлинно известно. Уверен, вам не стоит объяснять, что юный Людовик имеет куда больше прав на престол, чем никчемные братья короля. Эти вялые трусы только и способны ожидать, когда некий добрый ангел спустится с небес и преподнесет им корону. Их унылая пассивность — отвратительный пример для всех, кто нас поддерживает. Для тех, кто покинул страну не для собственного спасения, а горя желанием продолжить борьбу, вернуть Францию христианнейшему королю.

Он — знамя нашей борьбы, крест, вознесенный над воинами в походах на Иерусалим. Увы, связь между ним и теми, кто ему верен, была утеряна три года назад. Возможно, недавно один из наших людей отыскал принца Людовика, однако не успел ничего рассказать о местонахождении его высочества.

Вы и ваш друг, несомненно, чрезвычайно ловки. Я верю, что вам по силам отыскать тайное убежище дофина. Пока принц здесь, во Франции, он каждый час под угрозой гибели. Найдите его, и благодарное Отечество не забудет вас.

— Нам выдадут по шоколадному зайцу и двухместный самокат, чтобы мы катили к чертовой бабушке. Что-то давно среди меня не проводили политинформации.

— Сергей, как ты можешь? Лантенак как раз искренне верит в то, что говорит.

— Я тоже. Вот, цепь расклепал, теперь по звеньям продаю на талисманы. Одна беда, коротковатая цепура попалась. Но ничего, попомни мои слова, наручники я загоню в три цены! Да, чуть не забыл тебе сказать: я, когда отправлял жандармов на попойку, у одного красавца позаимствовал почти свежий номер «Пари трибюн». Так вот, там еще один деятель, свято верящий в праведность своего дела, с огнем в глазах пишет, что увенчанный ратной славой итальянской кампании храбрый генерал Бонапарт, словно новый Александр Македонский, на этой неделе стартует в Египет. Ну, ты понимаешь, его очень нервирует тот факт, что после Александра и Цезаря сфинкс остался с носом.

— Лис, вот это ты зачем сейчас сказал?

— Затем, мой многомудрый друг, чтобы напомнить: от этой недели осталось четыре дня. Три из них — как раз нам галопом до Парижа. А ежели нет, то хотя нос (лучше так) отломают сфинксу, а мы останемся с носом.

— Ну что же вы молчите?

— Монсеньор, — выдавил я, — сейчас моя обязанность — выполнить то, что мне поручено. Если по окончании своей миссии я останусь жив, то непременно вернусь к предмету нашего разговора.

— Проклятье! — выругался де Лантенак. — Вы или очень хитры, или неисправимо тупы.

— Вы позволите мне идти?

— После этой беседы вас не следовало бы отпускать, — криво усмехнулся лорд Габерлин.

— Моя смерть принесет мало пользы вам и несомненный вред — Франции.

— Какой Франции?