Выйдя из здания ФБР, я вернулась в квартиру, которую мы три года снимали в Олбани. Наша няня присматривала за ребенком, пока я всю ночь в нашей квартире паковала ценные для меня вещи. Нам нужно будет быстро уехать.

У меня была законная причина покинуть Олбани: моему дедушке в Торонто поставили диагноз рак желудка, и я собиралась попрощаться с ним. Поездка займет десять часов, но я сказала руководству, что постараюсь вернуться в Олбани к саммиту. А вместо этого, пока сына защищали наушники и iPad, я позвонила всем, кого знала, и сказала им не идти на саммит. Пейдж вернулась в Ванкувер и собиралась сесть на самолет. Я боялась, что ее верность NXIVM сильнее верности мне. Мне пришлось предупредить ее и напугать, чтобы она поняла, насколько все серьезно.

– Знаю, ты должна встретиться с Ники и получить татуировку, – сказала я. – Но это не татуировка. Позвони мне по Facetime. – Перед камерой я приспустила край штанов и показала ей метку.

– Что это? – спросила Пейдж.

– Это клеймо, которое тебе поставит без анестезии, и оно не очень-то красивое. Это инициалы Кита и Эллисон. Не садись в самолет.

Пейдж была шокирована и дрожала, пока я рассказывала ей правду. Она сразу же отменила поездку. Ники была недовольна, ведь я помешала клеймению Пейдж и ее сестер.

В поезде из Олбани в Торонто, пока мой сын спал, прислонившись в моей руке, я описывала то, что пережила. «Десять часов из Олбани в Торонто с трехлетним мальчиком, iPad и сум-

кой полной еды. Как я здесь оказалась? Одна и испуганная, – писала я, – но все-таки сильная и уверенная».

Помню эти долгие часы в поезде, в ожидании, когда же он увезет нас подальше. В животе свернулся комок тревоги: что, если они узнают? Пока я садилась на поезд в Олбани, дорогой друг Джек сходил с того же поезда в Нью-Йорке. Я знала, что больше его не увижу. Я крепко обнимала Джека, отчаянно желая прокричать всю правду, чтобы он тоже сбежал. Но понимала, что он не поверит. Предупредит остальных. Выдаст меня с добрыми намерениями, и мое прикрытие будет испорчено. Поэтому я просто плакала, рассказывая об ухудшившемся состоянии дедушки. Он обнял меня с искренним беспокойством.

Всю поездку на поезде я провела за работой и к времени приезда в Торонто вымоталась. Я собиралась остановиться у подруги, но не смогла найти Uber, а со мной был сын, и мы везли багаж. В смятении и в слезах, находясь на грани, я позвонила Ниппи.

– Малышка, – сказал он. – Я знаю, где это. Посмотри на другую сторону улицы. – Я взглянула туда и увидела отель «Шангри-Ла». – Иди туда. Я заплачу. Это цена выхода.

Держа сына за руку, я перешла через улицу и зашла в отель. Сотрудник за стойкой регистрации был вежлив и нашел нам номер.

Как только мы устроились, я оставила ребенка смотреть фильм и первым делом позвонила адвокату в Ванкувере, чтобы изменить мое завещание. Я назначила Лорен законным опекуном моего сына, и это нужно было немедленно изменить. Пока я говорила с ней по телефону, я увидела сообщения от моего агента, который спрашивал, смогу ли я на следующей неделе сыграть второстепенную роль в телевизионном фильме, на который должна была пройти прослушивание. «Но я же пропустила прослушивание», – сказала я ему. Он ответил, что директору по кастингу все равно, они в любом случае предлагали роль мне. Я приняла предложение. Почти в тот же момент через голосовую почту пришло сообщение, информирующее меня, что национальная рекламная компания, в которой я работала на большой американский бренд, открывала новые места, так что у них была для меня работа. И тогда я поняла, что вселенная поддерживает мой выход из NXIVM. Все эти карьерные возможности предоставят финансовую защиту, чтобы деньги не были источником стресса во время моего побега от двенадцати лет жизни и всего построенного мной.

В номере отеля, чувствуя себя в убежище, я осознала, что они связались не с той женщиной. Позже, когда DOS разоблачат и рабы из разных линий начнут общаться и делиться своими ужасными историями, одна из рабынь назовет

меня «первым аболиционистом», освободителем рабов. Возможно, прозвучало бы оскорбительно, вне контекста, для кого-то другого, но не для меня. Однако все блекло в сравнении с абсурдностью DOS – женщины решали стать рабами, чтобы получить силу и развиваться. Я приняла это прозвище, как и женщины, использующие его вместе с другими сестрами, которым я помогла освободиться. Та поездка в поезде стала началом моего пути к свободе, правде и новой главе моей жизни.