Клод не ответил, только недовольно нахмурился и предложил выбрать другой предмет разговора. Ещё долго они разговаривали о путешествиях, картинах, книгах. Темы сменялись, беседа плавно меняла русло, пока оба собеседника не погрузились в молчание. Это странное чувство, когда в комнате, где есть несколько человек, каждый находится наедине со своими собственными размышлениями и это настолько очевидно, что нарушать его размышления кажется неприличным, но между тем тишина требует нарушения и каждый пытается сделать что-нибудь: барабанит пальцами по подлокотнику, нарочно громко перелистывает страницы в книге, кажется, даже старается как можно громче дышать. Они молча разошлись, не попрощавшись.
***
Через несколько дней, как и обещала Аннабелль, Клод уже вполне мог покидать пределы комнаты, но девушка настояла на том, чтобы он оставался в «нормальных условиях» до окончательного выздоровления. Подобный отзыв о его мастерской оскорбил хозяина замка и всё же он согласился. Первое время ему было сложно смириться с присутствием Аннабелль; никогда за всё время знакомства с ней он так отчётливо не чувствовал необходимость разговаривать с кем-то. Во время прогулок по лесу можно было сослаться на шумевший в ушах ветер или слишком красивые звуки леса, которые было неуместно перебивать разговорами, но теперь, в закрытом помещении, пустая тишина была почти болезненной. И они говорили, читали вслух, всеми силами боролись с молчанием, укоренившимся в коридорах. В ход шло всё: от долгих философских бесед до беспричинного смеха. Они не спрашивали друг друга о прошлом, прекрасно видя нанесённые им раны, и старались как можно больше говорить, даже ни о чём, лишь бы были звуки, а в конце концов даже самый пустой разговор приобретал смысл и рассказывал о собеседниках больше, чем можно было ожидать. Что-то между ними изменилось: оба признали, что оказались связаны по чужой воле, но не спешили заговорить о тяжести предложенного им выбора, жалели друг друга и надеялись хоть как-то облегчить свою участь, но не могли придумать ничего лучше разговоров о погоде и приключенческих романов о путешествиях.
Вечерами, когда коридоры заполнялись придворными, Анна и Клод баррикадировались в одной из комнат и оставались там, пока не утихнет толпа, ставившая своей целью во что бы то ни стало найти Его Высочество. Это было вроде приключения, окрашенного в светлые тона детства, лишённого всякой опасности. Аннабелль старалась не вспоминать о том, как несколько месяцев назад закрывала дверь и использовала все возможные способы, чтобы никто не мог проникнуть в комнату просто так, по привычке. Дни в замке начали наполняться воспоминаниями, постепенно вытеснявшими мрачные образы горящих улиц и кричащих в агонии людей. Вместо них появилось умиротворение и приятный шелест листвы, пение птиц, ощущение того, что все те ужасные события остались далеко позади в ином, жестоком мире. Клод же боролся с покоем так же, как с тишиной. С каждым днём замок, подобно золотой клетке, всё сильнее давил на него, грозя вот-вот расплющить тяжестью своих сводов, и принц рвался наружу, под спасительный полог леса, подвижный, всеобъемлющий, шепчущий, но всякий раз хозяин смирялся со словами Аннабелль, просившей его подождать ещё один день, чтобы под конец не тревожить рану.
В саду белыми облаками цвели яблони, к ним не притрагивались руки садовников и деревья разрослись белыми облаками, охватывая собой всё, словно утренний туман. Их сверкавшие на солнце ветви скрыли под собой несколько клумб и подобрались к ограде. Несколько веток прошли между прутьев и тянулись к лесу, как руки, покрывшиеся белыми пятнами цветов от напряжения. В солнечные дни Аннабелль с Клодом прогуливались среди этих облаков. Слушая шелест листвы и тихое перешёптывание цветов, можно было и помолчать. Они просто ходили, сидели в высокой одичавшей траве и смотрели, как солнечный свет играет на белых лепестках, при порывах ветра взмывавших в воздух, как хлопья снега, а потом опадавших на тёмную зелень травы. Это стало маленьким обычаем, сопровождавшим любой погожий день, соблюдавшимся даже после выздоровления Клода, когда ничто не заставляло хозяина замка противостоять своему желанию оказаться в лесу.
— Вы здоровы, — наконец, произнесла Аннабелль, зайдя к нему светлым утром. Клод не ощутил явной радости, на которую рассчитывал ещё неделю назад. Девушка в последний раз сменила ему повязку и положила на кресло куртку хозяина замка. Чтобы починить её, разорванную на лоскуты, потребовалось немало времени, но Анна сияла, гордая своей работой. С таким же радостным, почти счастливым выражением лица она входила к своему пациенту каждый раз, принося с собой либо новую книгу, либо записки, которые Ювер из принципа писал только ей и просил передать их содержание Его Высочеству.
— Первое время придётся ездить крайне осторожно… — говорила она, но, взглянув в лицо принца, скептично вздохнула. Вряд ли эти слова будут иметь значение для того, кто так яростно рвался на волю.
— Благодарю, — улыбнулся Клод, беглым взглядом скользнув по её лицу, сиявшему в бело-золотых лучах солнца, подсвечивавших каждую черту, каждый локон. — Скорее всего, первое время я последую твоему совету, belle, и не буду ездить верхом.
— Язвите, — улыбнулась в ответ она, — значит, совершенно точно здоровы. Я не могу Вам больше ни запрещать, ни советовать.
— Зато, — вмешался Клод, — ты можешь составить мне компанию на ближайшей прогулке верхом.
Он усмехнулся и наклонил голову вбок, ожидая ответа. Аннабелль только улыбнулась и спросила: «когда?».
18.
«Почему бы тебе не остаться здесь?»
Эти слова заставили Аннабелль резко сесть и удивлённо взглянуть на своего принца, не веря своим ушам. На глаза тут же наползла кипящая пелена слёз, в которых было совершенно неконтролируемое отчаяние. Для неё эти слова звучали грохотом рушившихся надежд.
К тому светлому летнему утру, когда воздух был пропитан слабым ароматом ночных цветов и предрассветного тумана, Анна и Клод успели стать близкими друзьями и едва ли не чем-то большим. Они окончательно признали друг друга равными, а их немое противостояние остальным сплотило молодых людей, сделав их надёжными союзниками. После своего выздоровления Клод уже не стремился избежать общества Анны, наоборот, он искал возможности оказаться рядом, впрочем, как и она. Теперь не было ни вымученности, ни ощущения неизбежности; их разговоры вдруг сделались чем-то естественным и оба не понимали, что мешало им раньше. Им было комфортно говорить друг с другом и так же уютно было молчать; даже в тишине между ними чувствовалась удивительная, почти неуловимая связь, которая ощущалась, подобно согревающим солнечным лучам на коже. Эти лучи прятались в улыбках, движениях глаз, случайных прикосновениях. И с каждым разом молодые люди придавали этому всё большее значение, не предпринимая попыток заговорить о чём-то кроме книг, точно боясь спугнуть это щекочущее чувство, готовое в любой момент улететь, подобно птице, без труда сломав клетку сердца.
Анна рассказывала Клоду о путешествиях, далёких странах, удивительных языках, и непередаваемо радовалась, видя огонёк заинтересованности в его глазах. Его внешний вид стал ей совершенно привычен и в те, ставшие довольно редкими, моменты, когда к девушке возвращалась способность трезво мыслить, она спрашивала саму себя, не ослепла ли она. Но ответ на вопрос тут же терялся, сознание словно пьянело от общения с собеседником, от его ума и тонкого юмора, умения думать и представлять. Девушка не представляла, как такой прекрасный и живой ум соглашался со своим заточением, и с каждым днём её надежда выполнить то, что предрекла ей ведьма, крепла. Её вера в собственные силы росла и идея покинуть вместе с Клодом эти зачарованные леса стала желанием Анны. Она с горькой усмешкой понимала, что влюбляется подобно юной фрейлине, впервые представленной ко двору. С восхищением она воспринимала общение, от которого отвыкла за время своих скитаний: жаркие дебаты на философские темы, пустые разговоры о несуществующих мирах, весёлые, порой детские игры. Казалось, она вновь изучала счастье, рассматривала его под разными углами, но никак не могла понять, почему именно она счастлива. Всё казалось сном и в глубине души Анна боялась, что он прекратится, хотя и уверяла себя, что стойко встретит и это, если придётся.
Клод словно вновь вернулся к жизни. Мысль о том, что Аннабелль рано или поздно покинет его, заставляла принца ещё более ревностно искать встречи с девушкой. Ему нравилось говорить с ней, защищать её и чувствовать надежду, появлявшуюся при виде её улыбки. В тайне от себя он верил в то, что ему хватит сил исчезнуть вместе с Анной, но вере этой стоило ещё крепнуть, а времени для этого было мало. Клод чувствовал, что Аннабелль недолго сможет оставаться в золочёной клетке. За эти недели он сумел изучить её характер настолько, что понимал, что в душе эта девушка — птица, летящая вслед за солнцем, ловящая его отблески в каждом отражении, но, поняв, что ошиблась, вновь отправлявшаяся в путь. И он, Клод, чувствовал себя совершенным чудовищем, удерживающим эту свободолюбивую пташку против воли. Но чем? Он и сам порой не знал, что заставляло Анну быть рядом, и был бесконечно благодарен ей за её присутствие.
Близился август и уже на рассвете нужно было искать спасительную тень. Молодые люди скрылись среди деревьев, росших недалеко от замка, у самой ограды. Длинные ветви проходили сквозь железные прутья и переплетались с ветками кустов и садовых деревьев, точно пытаясь увести их на свободу. Аннабелль сидела, прислонившись спиной к стволу дерева, на коленях у неё лежала раскрытая книга, из которой не было прочитано ни одной строки — солнечные лучи скакали по странице, ослепляя, так что даже смотреть на стройные ряды слов было невыносимо. Да и читать не было особого настроения, когда вокруг раскинулся просыпавшийся лес. Эта картина, разворачивающаяся в утренний час, была прекрасно знакома Аннабелль, и всё же каждый раз она представала по-разному: солнечные лучи вновь и вновь пронзали листья, создавая на земле причудливый золотой узор, непохожий на предыдущие, птицы пели иначе. Анне нравилось улавливать эти едва заметные различия. Пожалуй, только так можно было не сойти с ума в этом заточении. Клод сидел рядом, разделяя её бездействие. Он сам не понял, как тонкая ладонь Аннабелль оказалась в его руке, и рассматривал её, запоминая каждый изгиб, изредка переводил взгляд на лицо девушки, задумчиво слушавшей пение птиц; на губах Анны играла слабая улыбка. И вдруг вопрос сам вырвался на свободу, заглушив все посторонние звуки.
«Почему бы тебе не остаться здесь?» — Аннабелль была почти уверена в том, что сможет убедить Клода оставить свою темницу, но получалось, что ей предложено разделить его заточение. Самым страшным в этом были не душевные терзания Аннабелль, когда она думала, что спасает человека против его воли, а осознание, что она едва не согласилась на вечную золотую клетку. Она вскочила и отступила на несколько шагов, точно боялась, что её прямо сейчас свяжут и навсегда запрут в одной из комнат. Клод удивлённо смотрел на неё, постепенно в его глазах появлялось понимание и разочарование. «Конечно! — думал он, вспоминая о своём отражении. — Каким ещё мог быть ответ?».
— Что? — переспросила Аннабелль, понимая, что уже поздно задавать подобный вопрос.