Жизнь прекрасна, потому что в ней есть много такого, что нельзя объяснить.

Это было бы бедствием, если бы жизнь состояла только из тех вещей, которые можно объяснить.

Только представьте себе на мгновение: если бы все можно было объяснить, то не было бы никакой тайны, не было бы никакой поэзии, не было бы никакой загадки. Тогда все было бы совершенно однообразным и скучным.

Жизнь не скучна, потому что в ней есть измерения, которые вы можете продолжать исследовать и никогда не прийти к их объяснению. Вы можете многое пережить, и тем не менее даже то, что вы пережили, не может быть переведено в слова.

Вы влюбляетесь. С тех пор как появился первый человек, миллионы людей, должно быть, влюблялись, но любовь до сих пор остается тайной, вы не можете свести ее к знанию. Как только вы пытаетесь свести ее к знанию, она выскальзывает из ваших рук. И это хорошо, что она настолько чудесна, что, поколение за поколением, миллионы людей проходят через это переживание; они знают, что такое любовь, и тем не менее они не могут сказать, что это такое.

Все, что можно пережить, не обязательно можно объяснить, а все, что можно объяснить, не обязательно можно пережить.

Математику можно легко объяснить, но нет никакого соответствующего переживания. Науку можно легко объяснить, но даже самого великого ученого его знания не трансформируют. А какой-то никому не известный поэт не только дает рождение поэзии, но и сам проходит через глубокую революцию, перерождение. Его поэзия – это не просто сочетание слов, это сок самой его жизни.

Величайшие поэты не в состоянии объяснить свою собственную поэзию.

Однажды профессор литературы спросил у Кольриджа…[7] Профессор преподавал в университете, и в одном из стихотворений Кольриджа он наткнулся на место, смысл которого вызвал у него сомнения. Он был искренним человеком. Он сказал студентам:

– Вам придется подождать хотя бы один день. Кольридж живет недалеко от меня, я спрошу у него, что он имел в виду.

В тот же вечер профессор отправился к Кольриджу. Поэт сказал:

– Вы немного опоздали.

– Что значит опоздал? – удивился профессор. – Вы же еще живы.

– Дело не в том, жив я или нет, – ответил Кольридж. – Когда я писал эти строки, их смысл знали двое, а сейчас знает только один.

Естественно, профессор сделал вывод, что этим одним не мог быть никто, кроме Кольриджа. Он сказал:

– Стало быть, я все же не опоздал. Скажите мне, каков смысл этих строк.

– Вы так и не уловили суть, – ответил Кольридж. – Когда я написал эти строки, их смысл знали двое – Кольридж и Бог. Сейчас знает только Бог!

Я и сам задавался этим вопросом. Много раз я перечитывал эти строки и спрашивал себя: каков их смысл? Они великолепны! Но смысл их неуловим. Кажется, вот-вот вы поймаете его, а он исчезает, подобно порыву ветра. Мне очень жаль. Да, это я написал эти строки, и я знаю, что в них есть некий смысл, я чувствую это. Но вы должны простить меня. Я даже себе не могу его объяснять, как я могу объяснять его вам?

И так обстоит дело не только с поэзией. Все значительное в жизни…

Пикассо обычно очень злился, когда кто-то спрашивал его о смысле его картин. А он не был злобным человеком. Он был прекрасным, любящим человеком. Но когда его спрашивали о смысле его картин, это задевало его за больное место.