— Да, понимаю… — Рютт на минуту задумался. — Нет. Никогда. Наоборот, сэр Гордон всегда производил на меня впечатление человека, который умеет даже при самой большой усталости сохранять желание работать. Он был очень доволен своими последними достижениями и с истинной радостью отдавал книгу в печать. Мне кажется, что, летя в Соединенные Штаты с докладом, который был сокращенным вариантом его книги, он чувствовал, что его ждет великий и заслуженный успех… Хотя в определенном смысле он был специалистом в совершенно другой области, в экономике, но можно сказать, что те энтомологические исследования, которые он проводил, вскоре принесли бы ему мировую славу. Впрочем, он и так был одним из самых известных исследователей ночных бабочек. Но энтомология — это такая наука, в которую много знаменитых ученых пришло и приходит из других областей знания. Дальше всех продвинулись в изучении бабочек, муравьев, пауков, пчел и термитов именно те, кто не был профессиональным зоологом…

— Да, все понятно… А по-вашему, у сэра Гордона мог быть какой-нибудь повод для самоубийства?

— Повод?

— Да, то есть не знаете ли вы чего-нибудь, что могло подтолкнуть сэра Гордона к самоубийству, если бы он неожиданно об этом узнал? — сказал Джо, пристально всматриваясь в лицо молодого ученого… Он увидел, что на лбу Рютта выступили капельки пота.

— Не… не понимаю.

— Ну, может быть, будет проще, если я скажу вам, что при мертвом мы нашли письмо, в котором сэр Гордон утверждает, что прощается с жизнью, чтобы позволить любимой женщине жить с мужчиной, которого она, в свою очередь, любит… Прошу простить мне этот вопрос, но как человек, не расстававшийся с Бедфордами, вы, возможно, имели случай убедиться в том, мог ли сэр Гордон написать такое письмо…

— Он… он это написал… — прошептал Роберт Рютт и вдруг спрятал лицо в ладони. Но через минуту выпрямился и опустил руки на колени. На его лице Джо увидел следы слез, которые молодой ученый не собирался скрывать. — Это ужасно, — прошептал он. — Нет, это невозможно… Он… он не принадлежал к людям, которые могли бы уйти с чьей-нибудь дороги и таким образом смириться… Скорее, я подозревал бы, что он убил бы такого человека и свою жену… Но… но… — Он развел руками. — Это ужасно… — повторил он еще тише.

— Я спрашивал вас, не заметили ли вы чего-нибудь, что могло бы объяснить появление такого рода письма.

— Я? — Рютт громко проглотил слюну. — Я? Нет, нет… — Его голос почти перешел в крик. — Нет, откуда? Я только секретарь. Если бы даже… Я никогда не осмелился бы наблюдать… Но миссис Сильвия… Она ведь выше всяких подозрений… Сэр Гордон окружал ее таким уважением… Нет, наверняка нет.

— Хорошо, — Алекс вздохнул. — Зря вы так волнуетесь. Вы ведь взрослый мужчина, а мы сейчас ведем следствие, и нам нужна помощь, которую могут оказать люди, хорошо знавшие покойного и отношения, существовавшие в его окружении.

— Да, — прошептал Рютт и вытянулся на стуле, как мальчик, которому сделали замечание. Но несмотря на все усилия, его бегающие глаза никак не могли встретиться с глазами Алекса, а пальцы сплетались и расплетались в непрерывном бессмысленном движении.

— Возвращаясь к тому, что вы говорили раньше, — непринужденно сказал Джо, — такие занятия в шесть утра, когда перед этим работали до двух или трех часов ночи, не относились ведь к обычному стилю работы сэра Гордона?

— Что? А да! Скорее, к обычному… Он всегда работал по ночам, когда у него было много работы, а обычно ее было очень много, потому что он все время ставил перед собой все более важные задачи. Я к этому приспособился, хотя поначалу иногда хотелось спать. С другой стороны, наступали периоды, когда я был ему не нужен, и тогда я мог отсыпаться вволю. Сэр Гордон не принадлежал к людям, которые не замечают сотрудников.

— Значит, этот перенос времени на час не удивил вас сегодня в два часа ночи?

— Нет. Я работал до трех, кончил корректуру, поставил будильник на без пятнадцати шесть, а когда проснулся, принял душ и спустился вниз.

Он вздрогнул.

— И вы застали сэра Гордона мертвым, да?

— Да.

— Который это был час?

— Ровно шесть, минута в минуту. Сэр Гордон очень любил пунктуальность, и мы все приспосабливались к этому.