Помимо книг и мебельной стенки в квартире стоял массивный письменный стол, который сильно выделялся на фоне остальной мебели. Этому антикварному столу место было скорее в музее или в кабинете какого-нибудь важного дипломата. Его украшала искусная инкрустация, а сам он напоминал столы с потайными ящиками – стоит нажать особую кнопку, и тут же откроется секретное отделение, скрывающее от посторонних глаз сенсационные документы или кучу золотых монет. Занимаясь в квартире очисткой совершенно обыденных предметов, я открыл для себя целую человеческую жизнь. Мне пришлось соприкоснуться с личными вещами покойного, а значит, и с его жизнью.
В этом доме я впервые осознал, насколько близко я на самом деле узнавал людей, чьи жилища убирал после их смерти. Всюду то и дело всплывали маленькие кусочки мозаики, из которых складывалась объемная картина жизни. Например, мне попались фотографии, сделанные во время рабочих совещаний, где хозяин квартиры выступал перед сотрудниками, стоя за трибуной. Значит, во времена ГДР он занимал руководящую должность. Другие снимки изображали его на фоне роскошных автомобилей. Мебель в квартире когда-то тоже была очень дорогой. Но время неумолимо превратило все, за исключением письменного стола, в обычный крупногабаритный мусор. Судя по всему, оно же лишило этого человека всех его богатств. Вместо золотых монет в ящиках стола лежали только неоплаченные счета. Как так получилось – остается только гадать. Конечно, определенные признаки указывали на то, что я попал в квартиру так называемой «жертвы Перемен[3]». Иными словами, человека, который после падения коммунистического строя, когда большинство крупных предприятий оказались закрыты, внезапно лишился своего места и, несмотря на образование и высокую квалификацию, больше не смог найти работу. Для восточных районов Германии эта история слишком типична. Все это напоминает детскую игрушку – сортер, – в которой определенные фигурки вставляются в соответствующие отверстия. На востоке Германии после краха коммунизма многие люди обнаружили себя в совершенно новом обществе, где для них подходящего отверстия уже не было. Для одних должностей они были слишком умны, для других – слишком стары. Их личность не вписывалась в новые реалии, поэтому им не оставалось ничего другого, чем просто сдаться. Видимо, что-то подобное произошло и здесь, хотя, конечно, для социального падения могла быть и какая-то иная причина. В любом случае, всего за пару десятилетий этот человек оказался буквально на задворках общества. Из успешного, образованного человека он превратился в аутсайдера, умершего в полном одиночестве. Печальная история. И, к сожалению, не последняя на моем пути.
Мы потратили несколько часов, собирая дохлых мух и тщательно обследуя квартиру на предмет личинок, притаившихся в разных углах помещения и трещинах в полу. Жара донимала меня, мое тело буквально плавилось, купаясь в собственном поту. После того как мы окончательно избавили квартиру от всех насекомых и все было продезинфицировано и вычищено, нам оставалось только освободить жилище от всех предметов. В первую очередь нам нужно было перетаскать все книги в машину. Мы еще не начали их носить, а я уже чувствовал себя смертельно уставшим.
Каждый ящик весил от двадцати до двадцати пяти килограммов. В первую ходку мы попробовали унести по два ящика за раз, но уже на десятой ступеньке осознали, что у такой тактики будущего нет.
На протяжении трех часов мы с Даниелем таскали смердящие книги сверху вниз. Когда нам осталось отнести всего четыре коробки, мой организм окончательно сдался. Даниель, конечно, тоже потел, но ему-то не приходилось каждый раз носить на себе, помимо книг, лишнюю сотню килограммов жира. «Давай, осталось всего три коробки!» – подбадривал он меня, но я уже больше не мог, я был буквально на пределе своих возможностей.
– Нет уж, – вздохнул я, – прости, Даниель, но если я сейчас возьму в руки хотя бы одну книгу, тебе придется убирать еще за одним трупом.
Даниель рассмеялся и проворно подхватил очередную коробку. Я остановился и, отдуваясь, взглянул на свой фитнес-браслет. Десять километров. Таких показателей на своем браслете я еще не видел. Это устройство, как и мои спортивные штаны, которые прежде никогда не использовались для пробежек, в этот раз впервые оказались
Когда Даниель возвратился за новой коробкой, я все еще продолжал стоять и покряхтывать. Мне просто необходимо привести себя в форму, думал я в отчаянии. Неспортивный финансовый консультант – это нормально. Но неспортивный спецуборщик – судя по всему, это слишком. Такая работа требовала серьезной физической подготовки. Осталось всего две коробки. Я с трудом взгромоздился на ноги. Даниель схватил коробку и уже ускакал вниз. Я глубоко вздохнул и вцепился в последнюю коробку.
Глава 5
Я благополучно перебрался к своей бабушке Эльфриде и снова поселился на втором этаже, покуда она продолжала жить на первом. Очень медленно, и все же абсолютно неумолимо, деменция отнимала у нее разум. Поначалу это проявлялось в мелочах. Например, порой ей взбредало в голову, что кто-то украл ее кошелек, и в этом случае подозреваемым всегда оказывался я. Через несколько минут кошелек обнаруживался в шкафу. «Забавно, как он там оказался?» – говорила она в этом случае. Она не желала признавать, что сама положила туда свой бумажник. Точно так же, как она не готова была согласиться с тем, что тяжело больна, и оттого яростно сопротивлялась этому факту. Поскольку я был единственным, кто находился в пределах досягаемости, на меня часто изливались гнев и негодование, которые на самом деле предназначались болезни. Но я научился с этим мириться. Моя бабушка вырастила меня и всегда заботилась обо мне. Конечно, в детстве, чтобы получить карманные деньги, мне приходилось по-настоящему вкалывать, и все же я знал, что она души во мне не чаяла, что было, собственно, взаимно. В болезни и в ярости. Взаимная любовь и не такое может вынести. Со временем слабоумие овладело ей настолько, что она перестала понимать, что с ней что-то не так. Она уже не помнила, что ничего не помнила, и вместе с этими воспоминаниями ушли и гнев, и сопротивление.
Я встретился с ней на пороге дома в тот момент, когда, присев на корточки, зашнуровывал свои кроссовки.
– Куда это ты так поздно?
Я разделался со шнурками и выпрямился.
– Немного пробегусь! – гордо заявил я.
– Так поздно? – снова спросила она и указала на лестницу, ведущую в мою квартиру на втором этаже. – Не забудь запереть собаку! Если мне завтра утром нужно будет уйти на работу, я не смогу о ней позаботиться!
У нас действительно жила собака, она была старой и немощной и не отходила от бабушки ни на шаг. Но Графиня не ходила на работу уже более тридцати лет. Я печально улыбнулся.
– Ах, бабуля, – сказал я как можно мягче, – я же забыл тебе сказать! Ты теперь пенсионерка, и на работу тебе завтра идти не нужно.
Она с облегчением застонала.
– Слава богу! – воскликнула она. – Мне ведь так не хотелось идти!
И мы оба рассмеялись.