Он медленно вернулся и встал перед ней, опустив руки вдоль своего изможденного тела. На его старом и худом лице ничего нельзя было прочесть, кроме любопытства.

— Уэллс, — прошептала леди Мэри, — я знаю… теперь…

Он молча смотрел на нее, не понимая.

— Уэллс! — сухо повторила она.

— Слушаю, миледи.

— Я знаю все!

— Что все, миледи?

— Уэллс, я видела его!

На этот раз выражение лица старика изменилось: щеки задрожали, глаза задергались, он облизал губы, прежде чем заговорить.

— В таком случае я могу сказать одно: я счастлив, миледи. Эта тайна меня страшно давила.

— Могу себе представить! Вы действовали по зову совести, я ни в чем вас не упрекаю.

Она замолчала, и ее рот задрожал.

Взволнованный почтительной нежностью, он отвернулся, а она продолжила тихим, задыхающимся голосом:

— Уэллс… ребенок… Колэн… он ведь не был вашим сыном, правда?

— Нет, миледи.

— Тогда почему вы…

— Из-за его матери, из-за Элси. Я был от нее без ума. Она не хотела выходить за меня, хотя и знала, что сэр Ричард никогда не сможет… его отец никогда не согласился бы принять… дочь крестьянина.

— Простите, Уэллс…

Лицо старой женщины залила такая бледность, что он испугался, но не осмелился никого позвать. Неужели она до сих пор ничего не знала? Он часто спрашивал себя… но и Элси утверждала, что леди Мэри ничего не знает.

— Не стоит принимать это так близко к сердцу, миледи, — пробормотал он. — Все это было так давно…