Чувства грозили вот-вот захлестнуть ее.

– Не отступайте.

– Что?

Он взял ее ладонь в свои. И она растаяла.

– Я чувствовал это с самого начала. Может быть, поэтому меня так тянуло к вам.

– Я… Хм, я не…

Он улыбнулся уголком рта. Она жаждала дотронуться до этого уголка.

– С некоторыми из нас кое-что происходит, и потом мы защищаемся от этого. Мы возводим стены, за которыми прячемся навсегда. – Он нежно сжал ее руку. – И это работает. Подчас – слишком хорошо, верно?

Он знал ее.

Марк откинулся на спинку стула, забрав тепло с собой. Она хотела, чтобы он снова держал ее руку, держал ее. Она так нуждалась в этом.

– Боль отсекается или сглаживается, но то же самое происходит и со всем остальным. Со всем дивным светом, струящимся снаружи. – Он вздохнул. – Вы особенная, Оливия. Такая зрелая. Девушки в школе – дети по сравнению с вами. Я не прав?

– Как… как вы узнали?

– Я не прав?

– Правы.

– Позвольте мне помочь вам найти дорогу обратно. – Он снова склонился к ней. – Позвольте мне помочь вам найти способ почувствовать то, о чем вы и не мечтали. Я могу это сделать, Оливия. Я хочу это сделать.

Ей нужно было, чтобы он трогал ее, целовал. Она никогда ничего не жаждала сильнее.

Вместо этого она встала. Сутолоки в кафе уже не было. Она не заметила, как стрелка показала восемь. Кафе закрывалось. Люди готовились уходить. Марк предложил ей руку. Подал пальто, молча и нежно.

Они подходили к дверям, и все слова, которые хотела сказать Оливия, застряли у нее в горле.

– Вы мне верите? – спросил он, открывая перед ней дверь.

Ее обжег морозный декабрьский воздух.