17 декабря 2010 года в Сиди-Бузиде, городе, расположенном в центральном Тунисе, двадцатишестилетний уличный торговец Тарек (он же Мохаммед) Буазизи совершил самосожжение после стычки с муниципальной служащей. Именно эта человеческая трагедия, которых в Северной Африке в то время было немало, стала искрой, из которой возгорелось пламя движения, восторженно названного тогда «арабской весной». В следующем году правящие режимы от Туниса до Бахрейна, включая Ливию, Египет, Йемен и Сирию, пали или испытали жестокие потрясения, порою приводившие к гражданской войне. Все остальные арабские страны также оказались затронутыми – прямо или косвенно – различными по своему размаху восстаниями, и многие из них бросили значительные политические, финансовые и даже военные ресурсы на их поддержку или подавление.

Надежды на возможность осуществить демократизацию, пройдя между Сциллой диктатуры и Харибдой джихадизма, вынашивались большинством СМИ и многими неправительственными организациями, восторгавшимися «революцией 2.0», в которой активную роль сыграли социальные сети. Впрочем, по мере того как на экранах смартфонов проступал глубокий раскол общества, движение начало принимать качественно иной характер. Образованная молодежь, представленная выходцами из городского среднего класса, в течение нескольких месяцев после начала восстаний и свержения деспотов оказалась – как на местном, так и на региональном уровне – во власти сил, гораздо более опытных, чем те, что принялись крушить старый порядок. В большинстве случаев исламистские партии, связанные с «Братьями-мусульманами», вставали во главе начатых не ими восстаний в результате выборов, если таковые имели место, либо через уличные демонстрации, организуемые по окончании пятничного намаза, и столкновения с полицией или армией.

Развитию событий по данному сценарию способствовал и спутниковый телеканал «аль-Джазира», финансируемый и контролируемый Катаром – газовым эмиратом, позволявшим каждой арабской семье переживать в прямом эфире ключевые эпизоды «революции», в первую очередь те восемнадцать дней на площади Тахрир в Каире, что привели к отставке Хосни Мубарака 11 февраля 2011 года. Важно и то, что в качестве медийных персон и лидеров движения телеканал представлял не светскую молодежь, а «Братьев-мусульман». Задачей этого «братания исламистов» с революцией было недопущение возможных эксцессов усилиями набожных средних классов, которым и вверялось будущее страны. Сложившаяся турецко-катарская ось пользовалась одобрением Вашингтона при президенте Обаме, которому импонировала ПСР («Партия справедливости и развития») Эрдогана, сочетавшая в себе мусульманскую этику и дух капитализма.

В качестве противовеса этой «братской» оси, использовавшей революционную динамику в своих интересах, выступили другие силы суннитского мира. Их передовым отрядом и главным спонсором являлись нефтяные монархии Аравийского полуострова во главе с Саудовской Аравией и ОАЭ. Эта контрреволюция опиралась на армейскую верхушку – особенно в Египте, где летом 2013 года пришел к власти маршал Абдель Фаттах ас-Сиси, а также на все возрастающий авторитет салафитов в трущобах.

Участники этого контрнаступления пользовались поддержкой Эр-Рияда, щедро распределявшего потоки нефтедолларов, и боролись с «Братьями-мусульманами» за гегемонию в исламизме. Однако их коллективная преданность саудитам строилась на зыбучих песках; проблемой являлась и их восприимчивость к джихадистской пропаганде. Эти отношения становились все сложнее по мере роста могущества принца Мухаммеда ибн Салмана Аль Сауда начиная с 2015 года. Принц все более дистанцировался от ваххабитского истеблишмента, что явилось серьезным – и непредвиденным – побочным эффектом «Весны» 2011 года. Суннитская община не смогла избежать раскола, в основе которого лежало либо благожелательное, либо враждебное отношение к «Братьям-мусульманам». Кроме того, этот постреволюционный внутренний раскол повлек за собой дальнейшее повышение ставок в конфликте. Одним из последствий его стало возрождение терроризма, который под влиянием демократических восстаний временно затаился. Начиная с 2012 года «джихадисты третьего поколения» устраивали многочисленные теракты не только на «землях ислама» в Средиземноморье, на Ближнем Востоке и в Сахеле, но и в Европе. Действовали эти террористы в соответствии с инструкциями их стратегов – двух «Абу Мусабов», ас-Сури и аз-Заркауи.

Такой ход событий привел к обострению противоречий между суннитами и шиитами на Ближнем и Среднем Востоке. Восстания в Бахрейне, Сирии и Йемене, по сути, оказались в заложниках борьбы Ирана и арабских нефтяных монархий, которые придерживались диаметрально противоположных взглядов относительно гегемонии на рынке нефти и будущего Леванта. Лидеры стран Аравийского полуострова с самого начала воспринимали бахрейнское восстание как противостояние между преимущественно шиитским населением и правящей суннитской династией. Военная интервенция Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива – тогда еще, до разрыва Катара с другими членами этой организации в 2017 году, сохранявшего внешнее единство, – положила конец восстанию 14 марта 2011 года.

В Сирии, напротив, режим президента Башара Асада, опиравшегося на алавитское меньшинство, поначалу поддерживался Тегераном и его агентами влияния. Успешной борьбе режима с восстанием, начавшимся в конце марта 2011 года, способствовала и помощь Москвы. Противостояли Асаду по ходу восстания силы, в среде которых суннитская, а затем исламистская и джихадистская составляющие постепенно оттеснили на второй план первоначальный общий протест. Стратегия Ирана и России, направленная на задействование наземных сил зимой 2017–2018 годов, сыграла решающую роль в подавлении мятежников. Энтузиазм Запада, первоначально наряду с нефтяными монархиями их поддержавшего, сошел на нет, когда имидж борцов с режимом начали примерять на себя игиловцы. Схожим образом в Йемене племенные и региональные интересы перемешались в революционной горячке, вылившейся в межконфессиональный раскол, усугублявшийся «аль-Каидой» с одной стороны, и хуситами – с другой.

Углубление этой линии разлома между двумя основными ветвями ислама благоприятствовало процессу «салафизации» суннитского лагеря. Последователи этого учения также подводили теоретическое обоснование под разрыв с шиитскими «еретиками» (равафид), выступая за окончательное решение шиитского вопроса путем джихада. Впервые эта теория была опробована на практике на иракской земле. Американская оккупация Ирака в 2003–2011 годах привела к парадоксальному явлению – приходу к власти в Багдаде партий шиитов, клиентов Тегерана, заклятого врага Вашингтона. Эта идеологическая враждебность теперь воплотилась в массовые убийства шиитов по наущению Абу Мусаба аз-Заркауи. Затем она распространилась на территорию Сирии, где и алавиты клеймились как «еретики». Попытка увязать джихад с восстанием против режима Асада под лозунгом «суннизм превыше всего», оформилась, в конечном итоге, 29 июня 2014 года провозглашением «халифата» Исламского государства во главе с Абу Бакром аль-Багдади.

После того, как эти линии фронта получили зримые очертания, деятели международного джихадизма затеяли новое предприятие. На пространстве от Северной Африки до европейских «исламских пригородов» шла мобилизация активистов, готовых сражаться плечом к плечу, чтобы защищать притесняемых мусульман от новоиспеченного врага. Теперь сражаться предстояло не с привычными угрозами – колониальным, а затем империалистическим «крестоносным» Западом или еврейским и сионистским государством Израиль. На смену им пришли еретики внутри ислама, о которых мало кто слышал. Еще меньше было тех, кто на пространстве от Каира до Марракеша и от Марселя до Моленбека с ними сталкивался. Это неожиданное назначение шиизма на роль врага номер один помогло укреплению салафитской идеологии. Оно также подвело прочные основания под притязания салафитов на то, что только их учение воплощает в себе чистую, беспримесную веру: лишь они решительно осуждали последователей имама Али. Буквальное, вырванное из контекста толкование исламских Священных писаний салафитами позволяло им относить к числу «плохих мусульман», например, суфийских мистиков. Их гробницы и мавзолеи начали систематически взрывать еще до того, как начались массовые убийства последователей суфизма.

Распространение салафизма и использование его как орудия джихада проявилось в том, что буквальное следование нормам шариата теперь относилось и к немусульманам. Их либо приговаривали к смерти как «неверных», либо обращали в рабство. Такова была судьба иракской общины езидов. С 2014 года женщин на захваченной ИГИЛ территории превращали в сексуальных рабынь, а мужчин предавали смерти. Такая же участь была уготована Европе, заклейменной современными салафитами как земля «неверных» (кафиров). В результате сотни человек стали жертвами невиданных доселе террористических актов.

Несколько тысяч молодых европейцев, как выходцев из числа мусульман-иммигрантов, так и неофитов, покинув неблагополучные городские окраины, направились в вожделенный Левант (аш-Шам), чтобы пройти там идеологическую и военную подготовку. Некоторые из них впоследствии вернулись домой, чтобы убивать своих же соотечественников в рамках «легитимного террора» – согласно джихадистской интерпретации исламских священных текстов. Один из главных руководителей этой разветвленной сети, гражданин Франции тунисского происхождения Бубакр ибн Хабиб Абдель Хаким, выросший в парижском квартале Бют-Шомон, в марте 2015 года опубликовал в англоязычном интернет-издании ИГИЛ «Дабик» следующее обращение:

«Сегодня я говорю своим братьям во Франции: не ищите конкретные цели, убивайте всех подряд! Все неверные там – это мишени! И я говорю кафирам: скоро по воле Аллаха вы узрите, как знамя с надписью “Ля иляха илля ллах” [«Нет иного Бога, кроме Аллаха» – слова, начертанные на знамени ИГИЛ. – Прим. авт.] реет над Елисейским дворцом. Исламское государство уже совсем близко… Нас разделяет лишь море.

И, иншаллах, мы будем продавать ваших женщин и детей на рынках Исламского государства!»

Менее чем за пять лет восторженные общечеловеческие демократические лозунги «арабской весны» и порожденной ею «революции 2.0» обернулись зловещим салафитским мракобесием, которое как нельзя лучше отражает это послание из Ракки. В конечном итоге, «халифат» ИГИЛ захлебнулся в собственном экстремизме и по итогам военной операции 2017 года был стерт с лица земли. Впрочем, одновременно он ослабил и расколол суннизм, глашатаем которого безосновательно себя провозгласил.